Самвэл
Шрифт:
В ее окружении началось какое-то перешептывание, затаенный ропот, смутное брожение, которые со всей тщательностью скрывались от нее. Она замечала все это, и в ее и без того неспокойном сердце зарождались неопределенные подозрения. С другой стороны, и в своих подданных княгиня ощущала какую-то холодность; в самой их покорности было что-то принужденное, что невольно проявлялось в каждом их движении. Что могло означать все это? Она затруднялась ответить на этот вопрос.
Слухи о поражении ее брата Меружана и роковая весть о том, что князь Мамиконян, ее супруг, пал от руки собственного сына, еще только достигли Тарона, и пока были окутаны мраком неопределенности. Некоторые не верили, другие хоть и верили, боялись говорить об этом. Однако же слухи эти радовали ее подданных, хотя никто не осмеливался выражать
Княгиня сделала даже больше, чем было в ее силах. Все чуждые, иноземные нововведения, которые ее муж и брат не смогли утвердить в стране даже огнем и мечом, она утвердила в доме Мамиконянов, издревле являвшем собою совершенный образец христианского благочестия, пусть не без сопротивления, но без всякого кровопролития. Как радовалась она, как гордилась своими успехами! Княгиня полагала, что почва подготовлена, семена засеяны, остается ждать желанного урожая. И как благодарен будет ее супруг, когда вернется и увидит, что все уже готово!
Но что заставило эту честолюбивую женщину окунуться в гущу религиозных проблем — удел умов более недюжинных? В сущности, безделица. Если ее муж и брат претворяли в жизнь свои беззаконные начинания, движимые политическими соображениями, то у нее не было даже этих резонов. Не было у княгини и стойких религиозных убеждений. Но она была женщина, притом падкая до новшеств, и принадлежащая к высшей знати, то есть знатная женщина в полном смысле этого слова. Все, что делалось в высших сферах, все, что исходило оттуда, было, на ее взгляд, достойно только восхищения. Через вторую жену своего мужа княгиня породнилась с царствующим домом Персии, ей не раз случалось бывать при персидском дворе, она была знакома с семьей царя царей. Персидский двор приводил ее в восторг. И точно так же, как пленяли княгиню наряды и украшения жен Шапуха, пленяла ее и религия Шапуха. И она старалась во всем уподобиться персидской знати: старалась, чтобы сыновья говорили на том же языке, что и при дворе царя Персии, старалась, чтобы они получили такое образование, какое принято при персидском дворе. Все исконно армянское казалось ей простонародным и даже постыдным. Зачем же вечно краснеть перед персами, вечно отставать от них? — эта мысль не давала ей покоя.
Княгиня подошла к окну и посмотрела на солнце. «Отчего они так запаздывают? Что бы это значило?» — подумала она, и в ее нетерпеливом взоре мелькнуло раздражение. Что если все приготовления напрасны?
Время от времени в зал входили слуги, что-то приносили или уносили. Вошел и главный евнух Багос с постоянной угодливой улыбкой на голом и наглом лице.
Главный евнух пользовался полным доверием княгини, однако она сочла ниже своего достоинства делиться с ним опасениями, что праздник выйдет не такой великолепный, как хотелось бы. Впрочем, хитрый евнух хорошо изучил свою госпожу. Он с первого взгляда понял, что творится в ее честолюбивом сердце, и сказал с лицемерной улыбкой:
— Кое -что из вещей надо бы вынести, госпожа.
— Почему?
— Иначе не хватит места для гостей.
— В этом огромном зале?
— Но ведь гостей будет еще больше!
Княгиня обрадовалась. Однако она скрыла свою радость и даже притворилась несколько рассерженной.
— Гостям пора привыкать к порядку, Багос! Нет нужды, чтобы они все время торчали в зале и занимали место. Войдут, принесут мне принятые в таких случаях поздравления, получат благословение — и пусть пройдут в соседний зал, ждут там. Когда я приму всех, они вместе со мной пройдут в капище, чтобы поклониться священному огню и присутствовать при торжественной церемонии жертвоприношения. Понял? Пойди скажи дворцовому управителю, он знает эти порядки, пусть проследит за обрядами, чтобы все прошло, как подобает.
Главный евнух поклонился и вышел, не переставая улыбаться.
Княгиня осталась одна. Теперь она успокоилась, ибо окончательно поверила, что празднество будет иметь блестящий успех.
Не прошло и четверти часа, как вошел придворный, доложил, что вельможи и сановники ее княжества просят принять их.
Княгиня прошла в другой конец зала, где было возвышение, и села в роскошное, напоминающее трон, кресло. Наиболее знатные из приближенных встали, в соответствии с чинами и званием, по обе стороны от княгини. Все были в праздничных одеяниях, оружие их блистало золотом.
Вошли представители таронской знати, отвесили низкие поклоны своей повелительнице и молча встали вдоль стен. Княгиня обратилась к ним с подчеркнутым благоволением:
— Слава и благодарение светлому Ормузду! Он даровал вашей госпоже судьбу счастливейшей из счастливых, ибо удостоил чести праздновать, вместе со своими поданными, великий день, когда все сущее охвачено восторгом возрождения. Птицы и звери, цветы и травы, крохотные былинки и развесистые лесные великаны — все ликует, ибо пришла весна и принесла новый год и новую жизнь. Людям тоже надлежит слить свою радость с всеобщим ликованием природы. Прошла зима с ее губительными морозами, кануло в небытие царство сумрака и туманов, на смену им пришел новый день, а с ним свет и тепло. Священный огонь сошел с небес, и его животворные лучи вдохнули жизнь в застывшую природу. Безжизненная земля наливается новой силой, спящие деревья пробуждаются. Всюду ощутимо дыхание божества, всюду оно воскрешает замершую жизнь. Среди всеобщего возрождения природы берется за свои труды и человек: пахарь выходит в поле с плугом, садовник взрыхляет напоенную влагой землю, пастух гонит стада на зеленые пастбища. Работа кипит, как кипит жизнь на пробужденной, полной жизненных сил земле. Не просто необходимость, но священный долг повелевает человеку, разумнейшему из земнородных и более всех других вкушающему от щедрот вечной природы, чтобы он перед каналом весенних трудов вознес благодарность тому, кто осыпает его этими благами. Именно поэтому наши блаженной памяти предки и установили праздник весны. Мы, недостойные их потомки, перестали было отмечать его. Воскресим же праведное и справедливое установление,, вернемся к естественному порядку вещей любезные мои соотечественники! Там в храме вечного огня, горит божественное пламя, эта животворная сила, которая дарует тепло и жизнь всему сущему. Пойдем же туда и выразим торжественным жертвоприношением свою любовь, свое преклонение перед силою, которая являет собою земной образ недостижимого и непостижимого божества, да сияет вечно честь его и слава!
Слова княгини произвели глубокое впечатление. Все в один голос повторили: «Да сияет вечно честь его и слава!».
После этого присутствующие начали по-одному подходить к княгине. Они преклоняли колено и приложившись к руке высказывали ей пожелания нового счастья в новом году.
По обе стороны княжеского трона стояло по большому круглому подносу. Правый был из золота, и на нем грудой лежали золотые монеты, левый был серебряный, и на нем лежали серебряные монеты. Эти монеты, символ серебряного и золотого счастья, были отчеканены в честь праздника. Один лишь солнцеподобный персидский владыка имел право в начале нового года раздавать своим приближенным такие монеты, наделяя их, тем самым, серебряным и золотым счастьем. Но княгиня Мамиконян, повелительница всего Тарона, не желая ни в чем отставать от принятых обычаев, позволила себе эту маленькую вольность. Когда ее приближенные подходили, чтобы приложиться к руке, она зачерпывала пригоршнями золотые и серебряные монеты, смешивала их и одаряла гостей, в свою очередь желая им нового счастья в новом году.
Юные прислужники лили на руки гостям из изящных золотых сосудов благовонную розовую воду: те умащали лицо и волосы и подходили к столу, чтобы отведать сластей, сулящих сладость новому году. Стол был заставлен яствами; главное место среди них занимали груды перемешанных между собою фруктов семи разных сортов — дары родной земли.
Увенчанные розами, слуги в роскошных нарядах держали большие серебряные кувшины с изысканными винами и прохладительными напитками, разливали их в золотые кубки и безустали подносили гостям.
Перед дворцом звучала музыка, пели сладкоголосые гусаны.
Княгиня принимала поздравления довольно долго. Гости входили по несколько человек, приносили поздравления и, удостоившись милостивого благорасположении госпожи, проходили в соседний зал, где должны были дожидаться начала торжественного жертвоприношения. Там все было устроено с неменьшей пышностью. В этом зале гости могли отдаваться веселью и удовольствиям более свободно и беззаботно; они смеялись, обменивались впечатлениями и выражали свое полное удовлетворение.