Самвэл
Шрифт:
Он вынул из-за пазухи перстень царицы и положил на стол.
— Временная верховная власть, мысль о которой подал Самвел и с которой мы все согласны, переходит в наши руки прямо с этой минуты. Пусть Бог Трдата и Григория Просветителя, принесших нам свет христианства, благословит наш замысел! Спасение веры, народа, родины и любые жертвы для их защиты — вот отныне наш девиз. Уповаю, что мы победим или хотя бы с честью падем в этой борьбе!
После недолгого молчания он продолжал:
— Утром я уезжаю, и Месроп поедет со мной. Ночь еще не прошла, время есть. Пусть Месроп принимается
А где будут стоять наши главные силы — это уж твоя забота, Мушег, ты самый сведущий в ратных делах.
— В крепости Артагерс, — ответил Мушег.
— Я того же мнения. Арарат — сердце Армении, и его надо отстоять. Потеряем сердце — потеряем и жизнь, — отозвался Партев.
— Начинай писать, Месроп, — повернулся он к секретарю, назвал имена нескольких влиятельнейших нахараров.
Месроп взял перо и пергамент.
Этой ночью в замке не спали не только у Мушега. Мать Самвела сидела в своей комнате, на своей любимой тахте, а у ног ее, на полу пристроился какой-то сухонький человечек. Положив пергамент на колено, он быстро водил пером и время от времени поднимал к княгине худое лицо с узкими щелочками глаз.
— Что дальше?
Кончив писать, он положил перед княгиней два письма.
— Вот это — письмо князю Меружану, а это — нашему господину, князю Вагану.
Княгиня собственноручно запечатала письмо к своему супругу.
XVII СОВЕТ ЖЕНЫ
На другой день с утра зарядил дождь, было сыро и слякотно, и все же Саак и Месроп еще на рассвете зашли попрощаться с матерью Самвела и покинули замок Вогакан. Уговоры, мольбы и даже слезы княгини оказались не в силах задержать непреклонных гостей хоть на день и дать княгине возможность оказать «подобающие знаки родственной приязни и гостеприимства».
Самвел поехал провожать их до первого привала. К вечеру он должен был воротиться.
Когда Саак и Месроп уехали, князь Мушег подумал, что следует хоть немного позаботиться о семье: через несколько дней ему тоже надо будет покинуть замок. Все это время князь был всецело поглощен делом спасения родины, отдавал ему все мысли, все чувства, все силы своей души, забывая о доме и о семье, и эти мысли и заботы проснулись в нем только теперь. Долг спарапета и воина призывал забыть обо всем, кроме дела, и эти чувства боролись в нем с чувством человека — мужа и отца. Ему придется уехать. Быть может, не суждено вернуться живым... Что станет в его отсутствии с беззащитной семьей?
Кому ее поручить, чьим заботам и попечению доверить? Он шел на битву с врагом, но главный враг был рядом, а родовом замке Мамиконянов: Мушег не сомневался, что едва разразится война, мать Самвела тут же выдаст персам его жену и детей, и их уведут заложниками, чтобы выбить оружие из рук главы семьи.
Будущее предстало перед ним во всей своей беспощадности. Ему был хорошо понятен коварный замысел персидского двора, решившего держать в плену семьи нахараров. И это должно было осуществиться руками армян — Меружана и Вагана Мамиконя-на!
И прежде всего они протянут руки к семье Мушега — главы армянского войска!
Мушег весь ушел в эти тягостные размышления. Но тут дверь отворилась, и вошла молодая женщина; следом шла служанка с пухленьким малышом на руках.
Малютка что-то залепетал и еще издали потянулся ручонками к отцу, будто поздравлял его с наступившим утром.
Мушег подошел, взял ребенка на руки и прижал к груди.
Всю ночь он был занят с Сааком, Месропом и Самвелом и не имел времени ни увидеться, ни поговорить с женою. И теперь она сама пришла повидаться с мужем.
Не выпуская из рук сына, он сел на тахту. Жена осталась стоять: она с радостным умилением смотрела, как играют отец и сын. Отец легонько касался пальцем пухлых щечек, а мальчик всякий раз вскрикивал и заливался смехом.
— Со вчерашнего дня он еще кое-чему выучился, — радостно сказала молодая мать.
— Мой ягненочек всегда чему-нибудь да выучится, — отозвался отец и погладил белокурые кудри ребенка. — Чему же он выучился?
Княгиня повернулась к няне. Та подошла и встала на колени перед маленьким Мушегом, чтобы показать его новые проказы. Она подложила ладонь под щеку, наклонила голову набок и закрыла глаза.
— Мушег, бай-ба-ай, — сказала она.
Малютка тоже зажмурился, склонил головку на грудь отцу и притворился спящим. Но долго он не выдержал — расхохотался и открыл глаза.
— Ах ты плутишка! — отец еще крепче прижал его к груди. Она тебя дурачит, а ты, выходит, ее?
Малыш словно обиделся на эти слова: он ловко вывернулся из отцовских объятий и потянулся к матери.
Она взяла его, не удержавшись от легкого упрека:
— Не умеешь ты занять ребенка.
— Я ему наскучил, — отозвался отец, и на его оживленное лицо набежала мрачная тень.
От жены это не укрылось.
Маленький непоседа скоро заскучал и в материнских объятьях, стал проситься к няне и тянуться ручонками, стараясь привлечь ее внимание. Няня подошла. Мать передала ей ребенка:
— Унеси его.
Малыш тут же успокоился: теперь он был в руках, к которым привык. Из соседней комнаты последний раз послышалось его агуканье, его младенческий прощальный привет, тронувший самые глубокие струны отцовского сердца. Мушег помрачнел еще больше.
Супруги остались наедине. Молодая женщина заботливо окинула взглядом своего любимого.
— Ты что-то чересчур бледен, Мушег. Так всю ночь и не спал?
— Откуда ты знаешь?
— Я ночью выходила, смотрела на твои окна — у тебя все время горел огонь. А ты не любишь спать с огнем.
— Значит, и ты не спала...
Ласковая улыбка была ему ответом. Она ранила его в самое сердце: всего одну ночь они были врозь, и у его жены уже сердце не на месте, ей уже не до сна. Что же будет, если придется расстаться надолго, очень надолго?
Жена села рядом, взяла его за руку и повторила свой вопрос: ответ мужа ее не удовлетворил.