Самый далёкий берег
Шрифт:
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ВЕЧЕР НАД ОЗЕРОМ
Особых иллюзий он, спускаясь к озеру, не питал — терпение редко числится в списке тех достоинств, которыми обязаны обладать очаровательные и балованные девицы. Учитывая, что их группа отсутствовала на планете трое суток, с иллюзиями следовало заранее распрощаться. Не было у генеральской дочки других хлопот, кроме как терпеливо дожидаться ухажера, подобно героине рыцарского романа…
Словом, он заранее настраивал себя на спокойное, обдуманное разочарование. И, издали заметив в беседке женский силуэт,
Влетел в беседку, прямо-таки задевая белоснежными крыльями за края дверного проема, за потемневшие от времени доски — Тая поднялась навстречу с широкой лавочки, тянувшейся по всему периметру немудреного дощатого строения. Ее личико было таким славным, а глаза такими радостными, что белоснежные крылья за спиной шелестели, разрастались, грозя поднять в небо…
— Пришли? — радостно выговорил Кирьянов, прекрасно сознавая, что улыбка у него не просто широченная, но еще и глупая.
— Ага, — сказала Тая. — Я ж обещала? По-моему, мы всерьез свидание назначали? Я каждый вечер исправно приходила, только тебя не было.
— Нас посылали…
— Ты знаешь, я догадывалась, — фыркнула девушка. — Я ведь каждый раз поднималась наверх — и у вас в жилом корпусе ни одно окно не горело. А обычно все горят, я ведь присмотрелась уже к поселку, начала соображать… Бог ты мой! — вскинула она брови в чуточку наигранном изумлении. — Это у тебя что? Никак, регалия?
И легонько коснулась указательным пальцем разлапистой звезды на левой стороне кителя.
— Она самая, — сказал Кирьянов. — Кажется, чего-то удостоен, награжден и назван молодцом…
— Чего-то? У отца такой нет, у него висит штук пять, но поменьше и не таких… авторитетных. Честное слово. Вы что, мимоходом Галактику спасли?
— Ты знаешь, оказалось, мы неплохо поработали, — сказал Кирьянов с откровенно мальчишеским хвастовством. — Нас даже уверяют, что мы совершили нечто эпохальное, и я этому верю…
— Расскажи.
Он мгновенно сбился с высокого штиля, пожал плечами:
— Ты знаешь, оказалось… В общем, что бы это ни было эпохальное, но выглядело оно настолько скучно и буднично, что даже рассказывать не тянет. Правда…
— Серьезно?
— Ага, — сказал Кирьянов, садясь рядом с ней на широкую и чистую деревянную скамейку, ничуть не прохладную. — Нас забросили в какое-то иное пространство, куда никто прежде не забирался, но там не было ни огнедышащих драконов, ни смерчей на полнеба… Просто что-то мерцало вокруг, глупый туман, вот и все…
— Я сразу поняла, что натура ты лирическая, — улыбнулась Тая. — Ну очень романтично описал. Просто счастье, что тебя не было с Колумбом. Представляю, как бы ты потом рассказывал:
“Плыли мы это по морю, потом на берег высадились, а там деревья растут и птички порхают…”
— Что делать, — сказал Кирьянов, откинувшись на деревянную спинку в приливе блаженной, легкой усталости, перетекавшей в полное довольство жизнью. — У меня просто не было времени выдумать для тебя какую-нибудь красивую историю с галактическими вихрями, злобными монстрами и ломящимися
— Не надо, — серьезно сказала Тая, — Хватит, наслушалась… Я очень рада тебя видеть, это прекрасно, что ты вернулся… Ты не думай, что я такая уж дура. И потом, каждый генерал был когда-то офицером, я генеральская дочка не так уж давно, года два… Насмотрелась. Появляется бравый офицер, пригожий и лихой, начинает нравиться, даже тянет глупостей наделать — а потом пропадает куда-то, и когда сдуру спросишь в лоб, все начинают глаза отводить, в пол смотреть с таким видом, что все ясно делается. И ничего уже не вернешь, вот что скверно. Я так рада, серьезно…
Она опустила голову, глаза были ясными и умными, а во всей позе сквозила такая беспомощность, что у Кирьянова сердце защемило совсем даже позабыто — черт знает сколько лет назад обнаружил, что влюбляться разучился, повзрослевши, утилитарного цинизма преисполнившись…
И он попросту взял ее за руку, сжал узкую теплую ладонь, снова во власти самых откровенных желаний, но еще и нешуточной нежности, как встарь, в былые времена, оказалось, вовсе не ушедшие безвозвратно.
Тая медленно подняла голову, встретила его взгляд, чуть растерянно улыбнулась, и от этой улыбки спасения абсолютно не было, он понимал, что погиб. Вот именно здесь, над этим озером, на скучной пустой планете взял и погиб.
— Видимо, это все-таки судьба, — тихо сказала Тая. — Не зря же я за тебя беспокоилась и места себе не находила, случайно такого не бывает… Нет, подожди.
Она гибко высвободилась, встала, нагнулась, выдернула из-под скамейки клетчатый плед и решительно встряхнула, разворачивая, так что он, словно волшебный ковер, устелил всю беседку, совершенно закрыв старые некрашеные доски, мягкий и пушистый. Сбросила туфельки, прошла на середину, опустилась на колени и, уронив обнаженные руки, сказала:
— Иди сюда, что мы будем друг перед другом старомодную комедию разыгрывать, обоим же хочется…
…Скучной и унылой эту планету отныне язык не поворачивался назвать, ей следовало срочно подыскать какое-то другое определение, но бравый обер-поручик Кирьянов был пока еще решительно неспособен к трезвым размышлениям. В голове царила сладкая, восхитительная пустота, когда он, нимало не озаботясь неумолимым бегом времени и ночной порой, сидел в беседке в счастливом одиночестве и смотрел на озеро с застывшей на лице бессмысленной улыбкой довольного жизнью человека.
Беседка по природе своей краснеть была не в состоянии, а вот у него до сих пор приятно горели уши, когда вспоминалось все, что было ему позволено, все изощренные фантазии и откровенные забавы при отсутствии и тени ханжества. Говоря проще, он был вымотан и опустошен, но горд собой — все было искренним и неподдельным, опровергавшим расхожие штампы о беспутных генеральских дочках и донжуанах в погонах. Настолько искренним и неподдельным, что ему было чуть жутковато.
Плохо только, что подобную лирическую нирвану ухитряются бесповоротно опошлить не только на Земле, но и под другими звездами…