Самый лучший учебник журналистики. Кисло-сладкая книга о деньгах, тщеславии и президенте
Шрифт:
Серьезное издание либо эфирный канал больше не будут приглашать подобную звезду. Каналы с желтым отблеском радостно покажут все, «запикая» брань и выдав это за недельную сенсацию.
Возможно, из этого будет сделана специальная программа и о моем поступке, который назовут актом мужества и противостояния. В ней покажут моих соседей и школьных друзей, которые будут размышлять о моем решительном уходе с программы. Но там же будет и призыв к жалости и пониманию истоков порока. Дальние родственники матерящегося гостя будут рассказывать о его
А виднейшие психологи будут размышлять о том, куда мы все катимся.
И все это будет показано в прайм-тайм, с огромным рейтингом.
Если же каналу намекнуть, что лучшая нравственная позиция – это не разносить дерьмо, и все это не показывать вообще, то менеджеры просто покрутят пальцем у виска. Они объяснят, что сейчас не эпоха Возрождения, что время моралистов ушло. Теперь Микеланджело – это всего лишь один из черепашек Ниндзя. Что главная задача журналистов – информировать, а аудитории – делать свои выводы. И что об этом, кстати, они читали в моих умных книжках.
Так что они могут угостить меня кофе, после чего я должен уйти, иначе они вызовут полицию.
Но есть еще один пункт, который наряду с вашей позицией является определяющим.
Это – умение противостоять начальству, которое обязательно вмешается в подобную ситуацию.
На одном телеканале я более трех лет вел очень сложное политическое и социальное ток-шоу.
В нем было шесть гостей – по три «за» и три «против». Кроме того, там были журналисты разных изданий, которые задавали вопросы и высказывали свои суждения. И еще был спутниковый телемост, который соединял студию с какой-либо другой страной, где сидел еще один гость.
Программа была громоздкой: нужно было всем дать изложить свою позицию, потом завязать спор. Нужно было обращать внимание на телемост, потому что там всегда сидел кто-то из правительства той республики. Ему нужно было дать выговориться от души, чтобы он не обиделся и не накатал жалобу в российский МИД.
Но время моста, как вы понимаете, всегда ограничено.
В моем радиоухе, которое надевает каждый ведущий для связи с редактором, царила вечная паника. Мне бесконечно напоминали, что кто-то заскучал, что нужно кому-то дать слово, что телемост уйдет через пять минут. А министр так, по сути, ничего и не сказал.
Я всегда спокойно отношусь к замечаниям редактора. Я понимаю, что редактор хочет, чтобы все было как можно лучше, поэтому пропускаю его панику мимо ушей.
В ту запись одним из гостей была дама из парламента. С самого начала записи она заняла агрессивную позицию, всех перебивала, старалась говорить монологом. Других говорящих она обрывала на полуслове.
Понятно, что через десять минут у нас с ней начал нарастать конфликт.
Я просил ее дать возможность сказать другим.
Она отвечала, что она еще не закончила свой монолог и просит не перебивать.
– Тогда
В ответ она отвечала, что не хочет тратить драгоценное время передачи и прерывает тех, кто говорит ерунду.
Она переводила разговор на совсем иную тему, оправдывая это тем, что ее рассмотрение нужно начать с истоков.
Короче, как вы понимаете, передо мной был типичный пример, когда гость использует эфир в своих целях, нагло презирая всех окружающих.
Естественно, в какой-то момент один из гостей не выдержал. Он потребовал от меня, чтобы эта дама не превращала передачу в свой бенефис, и пригрозил, что уйдет.
Дама из парламента окончательно вспылила и сказала, что всякие дилетанты не будут ею командовать.
Я понимал, что дело идет к концу.
Поэтому я тщательно подбирал слова, понимая, что каждое мое слово должно быть выверено, сказано спокойным тоном, причем со слегка просительными интонациями.
Я сказал даме, что очень ее уважаю, но попросил уважать и других, напомнив, что я ведущий и именно я определяю очередность говорящих. Кроме того, у нас может уйти телемост; и еще в передаче будет вторая часть, где можно будет спокойно высказаться.
Дама вскочила, сказала, что «всякие» ее воспитывать не будут. И что она уходит, причем навсегда – больше мы не встретимся!..
По студии простучали ее черные парламентские туфли, после чего хлопнула дверь.
Я знал, что мы встретимся. Сомнений в ее последующих действиях у меня не было.
Через пару дней мне позвонили от руководства канала и попросили прийти.
Разговор был суровым, потому что вести это шоу меня пригласил один начальник, но потом он ушел. И теперь другой начальник, у которого были свои кандидатуры на ведение этой программы, понял наконец, как меня убрать.
Он показал мне письмо из парламента. Дама-депутат не поленилась собрать профильный комитет для разбора моего персонального случая. В бумаге писалось, что я сорвал передачу и хамил депутату. Комитет напоминал, что этот канал межгосударственный и руководству нужно принять меры.
– Если бы она пришла ко мне, – железным голосом сказал новый начальник, – ваш вопрос был бы решен в секунду.
– Предлагаю посмотреть запись программы, – спокойно сказал я.
Новый начальник сказал мне, что ничего смотреть не будет.
Но на просмотре записи стали настаивать редактора программы, потому что их взяли на работу тоже при старом начальнике. Они понимали, что вылетят с канала вместе со мной.
Включили запись и в молчании посмотрели острый момент.
На экране бесновалась женщина, которую вежливо успокаивал идеальный ведущий.
– Да, она нарушала запись передачи, – холодно сказал начальник. – Идите…
Мы вышли.
Новый начальник провожал меня тяжелым взглядом. Он понимал, что я прав, но ему теперь придется доказывать мою правоту перед еще более высокими начальниками.