Самый счастливый день
Шрифт:
— Ученики довольны! — пела своё Розалия.
— Вот вы используйте общий язык. Поговорите, узнайте, зачем ходит в церковь. Кто её подбивал. Может, она в секту попала. Помните, Розалия Марковна, в прошлом году сектантов судили?
— Сектанты в церковь не ходят, — сказал я уныло.
— Или другие мотивы. Не хватало нам мракобесия! Может, она молится каждый день! Комсомолка! Розалия Марковна, она комсомолка?
— Кажется, да.
— Вот! — вскричал завуч. — Это усугубляет! Поймаете, до чего мы дошли! Комсомолки посещают церковь! Да нас всех поувольняют за это! Короче, Николай Николаевич, нужно помочь коллективу.
— Чем? — спросил я.
— Я уже говорил. Надо выведать у Арсеньевой подноготную. Что это за безобразие, икона в доме?
— Покойной бабушки, — сообщила Розалия.
— Тем более! Она ведь не бабка? Икону снять. А вдруг комиссия захочет зайти? Вы знаете, что комиссии посещают семьи учеников?
— Господи! — Розалия всплеснула руками.
— Идите, Николай Николаевич, и подумайте. Надо спасать честь коллектива. Пока не поздно.
Я сделал шаг к двери. Остановился.
— Скажите, Иван Иванович, а откуда это известно?
— Что именно?
— Что Арсеньева ходит в церковь?
Наполеон поджал губы.
— Вы нам не верите?
— Просто неплохо бы знать, раз мне поручили.
— А вы, я вижу, принципиальный, — сказал Наполеон, помолчав. — Это хорошо. Но не в тех случаях, когда не доверяют старшим товарищам. Скажу вам только одно, нам известно! Вы не верите и сейчас?
Я вышел из кабинета с чувством омерзенья в душе.
Вернулась из Москвы Вера Петровна. Дела её мужа будто бы шли к успешному завершению. Осталось что-то кому-то подписать, что-то куда-то направить. Во всяком случае, обещали, что профессор Сабуров скоро вернётся к прежней работе. Вера Петровна выглядела усталой.
— Ну что тут новенького, Коля? — спросила она.
— Я как раз вам хотел задать этот вопрос. Всё-таки из столицы.
— Мне вглядываться было особенно некогда, целые дни хлопотала. Но атмосфера, конечно, не та, что три года назад. Все здороваются. Даже те, кого помню едва. Но поверьте, Коля, это приятно с одной стороны, с другой противно.
Я рассказал про встречу Поэта с маститым знакомцем.
— Вот, вот. Самое удивительное, что они совершенно искренни. И тогда, когда гонят, и тогда, когда возносят хвалу… Между прочим, столкнулась на улице с вашим предшественником, учителем Гладышевым. Незаметный какой-то. Едва поздоровался.
— Про него тут разные слухи ходят, — заметил я.
Вера Петровна кивнула.
— Не удивлюсь, если выяснится, что он был осведомителем. Повадки какие-то странные, въедливый глаз.
— Но ведь говорили, что он неплохо преподавал.
— Ну и что? Многие люди такого толка далеко не бездарны. А некоторые талантливы. Жизнь для них театр. Они могут играть разные роли, от дерзких авантюристов до провокаторов самого крупного масштаба.
— Вы думаете, Гладышев из таких?
— Бог его знает. Но я уже говорила, тёмная лошадка.
Пришёл Поэт, и я деликатно оставил его с хозяйкой, так как понял, что у них есть свои разговоры.
В классе уже знали. Маслов ходил со значительным видом, Гончарова скорей с возбуждённым, Камсков выглядел озадаченным и углублённым в себя.
А что же она? Она, казалось, не замечала, хотя мне было понятно, что тоже знает. И это выразилось по крайней мере в том, что, не сговариваясь, мы тотчас увели в подполье даже ту незримую связь, которая существовала меж нами. Мы разъединились, облегчая каждому собственную задачу, предоставляя, как говорят, простор для манёвра. А то, что предстоит схватка, понимали и я, и она.
Маслов попросил со мной встречи.
— Николай Николаевич, — сказал он, — мы, то есть комитет комсомола, знаем, что у вас поручение от дирекции. И мы, то есть комсомольцы, хотели бы скоординировать наши действия.
— Как ты важно говоришь. Толя, — заметил я.
— Вопрос требует, — сказал он, слегка насупившись.
— Ты, конечно, имеешь в виду историю с Арсеньевой? О какой координации речь?
— Мы ведь тоже заинтересованы, она наша соученица, — значительно произнёс Маслов.
— А раньше вы знали, что Арсеньева ходит в церковь? — спросил я.
— Я лично нет, — ответил он.
— А если бы да?
— Не понял, — сказал он.
— Если бы ты знал, что Арсеньева ходит в церковь, именно ты один, то как бы поступил?
Маслов нахмурился.
— Что гадать, Николай Николаевич. Факт есть факт. Про это узнали директор и комитет комсомола. Теперь мы должны принять меры.
— Какие же меры?
— Вот здесь мы и должны скоординировать. Вы по своей линии, мы по своей.
— У меня нет никакой линии, Толя, — сказал я. — Дирекция обеспокоена грядущим наездом комиссии. Мне, честно говоря, не совсем понятно, зачем комиссии какая-то ученица. Или тут кроется что-то ещё? Я говорю с тобой доверительно, Толя. В Москве у нас не считалось предосудительным наведываться в церковь. Я, например, сам ходил. На Пасху. Прекрасно поют. Да и вообще это культура, иконопись, зодчество.
— Это я понимаю, — согласился Маслов. — Но Арсеньева вряд ли…
— Откуда ты знаешь? Ты с ней говорил?
— Она не станет разговаривать на такие темы. С ней вообще говорить очень трудно.
— Проработать на собрании легче?
— Но Николай Николаевич! — воскликнул он. — Арсеньева — комсомолка! Что будет, если все комсомольцы станут ходить в церковь?
— Так уж и все.
— Конечно, мы обязаны её обсудить. Поэтому я к вам и подошёл. Ведь вы должны побеседовать с ней. Она вам расскажет. Тогда у нас будет материал. А так у нас нет материала. И нет вообще уверенности, что она придёт.