Самый счастливый день

Сергиенко Константин Константинович

Полилась длинная вступительная речь. О том, что мы живём в особый период. Ответственный и решающий. О судьбах страны. О тружениках и пятилетках. О надвигающемся съезде. О молодой смене. О роли учителей. Об успехах школы. Но и о недостатках.

— О них мы не можем молчать. — Наполеон поправил бордовый галстук. — Недостатки имеются. За первую четверть успеваемость в старших классах упала… — Наполеон глянул в блокнот, — на ноль целых семь десятых процента. Посещаемость также…

— Но это из-за болезни, — робко возразил кто-то, — был грипп.

— Товарищи! — Наполеон повысил голос. — Комиссия нас не спросит! Цифры есть цифры. А кроме того, много случаев поведения. В школу проникает чуждая идеология. Я знаю, что в десятых классах кое-кто стал одеваться вызывающе. Появились причёски с коками. Мало нам иллюстраций в «Крокодиле»? Мы хотим иметь у себя? На вечера проникают какие-то типы. Были дебоши и драки. Нет, товарищи, надо пресекать строжайше. Вплоть до исключения!

Наполеон снова посмотрел на часы.

— Есть и назревшие вопросы…

В этот момент приотворилась дверь, и появилась физиономия Котика.

— А, Константин Витальевич! — воскликнул Наполеон. — Проходите. Занимайте места.

— Угу, — буркнул Котик, проскользнул в дверь, споткнулся о туфельку Лилечки, чуть не упал и как-то неловко плюхнулся рядом на стул.

— Разные есть вопросы, — продолжил завуч, — вопросы тревожные… — он заворошил бумажки, — требующие безотлагательного…

Розалия трагически вздохнула и уткнулась в платок.

— Например, драка в девятом «А», — сказал Наполеон.

В учительской установилась особая тишина.

— Представьте себе, товарищи, настоящая драка, прямо в классе. Кстати, кто у нас классный? — Наполеон поднял задумчивый взгляд в потолок.

— Я, — тихо сказал Конышев.

— Что же у вас приключилось, Павел Андреевич? — мягко вопросил завуч.

— Не знаю, я не был. Не присутствовал, — испуганно ответил Конышев.

— Болели? — участливо спросил Наполеон.

— Недомогал…

— Так, так… И может, присутствовал кто-то из учителей?

Розалия всхлипнула.

— Вы что-то хотели сказать? — спросил завуч.

— Да, я была, я видела. — Розалия сморкнулась в свой голубой платочек. — Это было ужасно, ужасно…

— Что же там происходило? — мягко настаивал завуч.

— Побоище. Ужас, ужас. Мальчики подрались.

— Из-за чего? — тревога в голосе Наполеона росла.

— Если б я знала! — всхлипнула Розалия. — Но разве школа место для таких нехороших вещей?

— Может быть, кто-то знает? — спросил Наполеон.

— Причины выясняются! — неожиданно бодро выкрикнул Котик. Наполеон подозрительно посмотрел на него.

— Может быть, вы, Эмилия Германовна? — Завуч вперился в Леммерман.

— Я? Но я… — опешила старушка.

— Ах да. Вы преподаёте в другом классе, — недовольно признал Наполеон.

На меня он намеренно не глядел. Как на охоте, он аккуратно расставлял вокруг красные флажки и ждал, когда я ринусь в прорыв. Но я помалкивал.

Наполеон обратился к Химозе:

— Анна Григорьевна, что вы могли бы сказать?

— На моих уроках всегда порядок, — твёрдо и строго ответила та, — на моих уроках драк не бывает.

— А вы, Лия Аркадьевна?

— Я там не веду, — живо парировала Лилечка.

— Хм… — Наполеон нахмурился. — Нас вообще беспокоит положение в этом классе. Фадей Поликанович подтвердит. Что случилось? Передовой в прошлом класс скатился до массовой драки. Драк просто так не бывает. Если в коллективе присутствует дружба, коллектив не дерётся. А в девятом «А» всегда была дружба. Это мы знаем! Класс до сих пор удерживает переходящее знамя. Но я сомневаюсь… — Наполеон помолчал и повторил с нажимом: — Я сомневаюсь, чтобы после всего знамя осталось у них. На положение в классе мы должны посмотреть серьёзно. Там творятся необъяснимые вещи…

Тут Наполеон пустил в ход свой коронный номер с графином. Если директор Фадей Поликапович хватался за стакан, так сказать, вполне «искренне», то завуч Иван Иванович поглощал кипячёную воду с мастерством актёра. Паузу он умел держать. Буль-буль. Стакан пуст. Взгляд Рагулькина ясен, и речь тверда.

— Ученики посещают церковь, незаконно проникают в ряды комсомола. И мы смотрим на это сквозь пальцы! Более того, стараемся скрыть от общественности, попустительствуем, защищаем неправое дело!

Новая пауза. Голос Розалии:

— Но не все же так делают!

Рагулькин строго:

— Не все. Опытный педагог понимает, как надо вести. Только неопытный, молодой способен допустить ошибку.

Последний флажок поставлен. Сейчас назовут моё имя. Сейчас закричат «ату!». Но Рагулькин тянет, смакует.

— Товарищи, вспомним. Ещё в прошлом году это был замечательный класс. Ему присудили переходящее знамя. Что же случилось с начала года?

— Повзрослели! — снова бодро и довольно некстати выкрикнул Котик.

Я посмотрел на него. На щеках румянец, глаза блестят. Вид беспечный и бравый. Да не иначе, как Котик прямиком из «метро»! Вот так штука!

— Это не объяснение, — возразил Рагулькин, ещё более подозрительно глянув на Котика. — Люди взрослеют и становятся серьёзней. Они всё более осознают. Дружат, а не дерутся. Не ходят в церковь и не обманывают товарищей. Дело, я полагаю, не в этом… — Наполеон смотрит в блокнот. — Товарищи! Посещаемость в девятом «А» упала с начала года… значительно. Успеваемость тоже. Такое впечатление, что класс подменили. Что-то расстроило жизнь класса. Но что? Мы задаём вопрос: какие факторы изменили обстановку? Новые ученики? Но их не прибавилось. Даже убавилось учеников. Новые предметы? Предметы в основном всё те же. Может, новое преподавание? Может, кто-то по-новому преподаёт?.. Анна Григорьевна, вы как?