Самый счастливый день

Сергиенко Константин Константинович

— Я никуда не лезу.

Он грохнул рукой по столу, карандаш разлетелся в куски.

— Будешь, говори, извиняться?

— Нет!

Лицо его побагровело, на лбу вспухла синяя жилка. Он тяжело дышал.

— Зинок!

Испуганное лицо секретарши.

— Водички дай…

— Да вот она, Фадей Поликанович, в графине.

— Налей.

Стуча зубами о край, выпил стакан воды. Слабеющим голосом:

— Ступай… и подумай. Мой тебе совет… Ступай, ступай.

Дальше

всё покатилось, как снежный ком. Вечером ко мне вторгся хмельной Котик. Он был возбуждён и смущён одновременно.

— Старик, против тебя готовится акция.

— Догадываюсь, — сказал я.

— На кой чёрт ты обругал эту идиотку?

— Ей просто послышалось.

— Ну да!

Накануне я полюбопытствовал у Розенталя: неужели из моего бурчанья могли сложиться зловещие слова «старая крыса»? Помявшись, Розенталь ответил: «Что-то в том роде и было, но, милый друг, не волнуйтесь, я ничего не слышал. Так им уже и сказал. Лия Аркадьевна тоже не разобрала. За остальных не ручаюсь».

— Розка рыдает. Талдычит, в жизни никто не наносил ей такой обиды.

— Всё это недоразуменье.

— Если бы! Да плюнь ты, в конце концов. Извинись!

— С какой стати?

— Ты же знаешь, старик, дело не только в «крысе». Рагулькин не любит таких, как мы. Розалия к литературе ревнует. Об остальном я не говорю. А репродуктор? Они тебе чуть ли не хулиганство шьют.

— За репродуктор я заплачу.

— Нет, ты не понял… Вермута хочешь? У меня полбутылки.

— Спасибо. Так в чём, собственно, акция?

— Разбирать тебя будут. На педсовете.

— Что разбирать?

— Ты не знаешь Рагулькина? Они с Розалией вот так. — Котик сцепил два пальца крючком.

— Что им от меня нужно?

— А самое главное, — сказал Котик, — выступать заставляют.

— Не тебя ли?

— Ну и меня. А ты что думал? — Котик хлебнул из бутылки.

— Так выступай.

— За кого ты меня принимаешь? — Котик надулся. — Они же не хвалить, осуждать тебя заставляют.

— За что, например?

— Да хоть за что. Главное, поддержать Рагулькнна. Он сообщение будет делать.

— М-да… — пробормотал я. — Положим, ты выступишь и осудишь. А кто ещё?

— Да хоть кто! Против Рагулькина не пойдут.

— И Розенталь?

— Розенталь заболеет, можешь не сомневаться.

— И Розанов?

— А Розанова уже послали в область за приборами для астрономического кабинета.

— Ловко. Крепко поставлено дело.

— И что тебе Розанов? Нашёл защитника. Медведь косолапый.

— Что же, так и будут все осуждать? А Лилечка?

— Он, рассмешил! —

Котик картинно схватился за живот. — Лилечка осуждать не будет. Она будет красить губки и смотреть на часы.

— А ты, значит, будешь?

Котик посерьёзнел.

— Старик, я поставлен в безвыходное положенье. Конечно, о каких-то обвинениях речь не идёт. Но мне придётся отвечать на вопросы. Ходили с тобой в «метро»? Ходили. Дули пивко? Конечно. Тут не отговоришься. Глядишь, меня с тобой вместе попрут.

— За пиво?

— Да кто их знает, что ещё сочинят.

— Значит, будешь отвечать на вопросы?

— А ты как думал?

— А как ты ответишь на вопрос о моих отношеньях с ученицей девятого класса Арсеньевой? — спросил я в упор.

Котик смешался.

— Ну вот… Каких отношениях…

— Ты думаешь, я не понимаю, к чему тут клонят? Учитель встаёт на защиту ученицы. Всячески её выгораживает. Навещает…

— Старик, — поспешно перебил Котик, — давай не углубляться. Я не о том. Просто ты должен понять, что лучше всего извиниться. Начинается педсовет, ты встаёшь и говоришь небрежно. Извините, мол, дорогая…

— Так! Значит, при всём педсовете? Даже не в коридоре?

— Она так считает. Раз ты при всех…

— Неужели ты думаешь, что я пойду на такое унижение? И ради чего?

— Ради того, чтобы тебя оставили в покое. И не только тебя.

— Кого же?

— Сам знаешь.

— На Арсеньеву намекаешь? Ты разве не понял, почему я сорвал эту чёртову говорилку?

— Как не понять. Сам слушал.

— И ты допускаешь, что эту травлю можно терпеть?

Котик уныло вздохнул.

— Старик, ты как с луны свалился. Забыл, где живёшь? Можно подумать, подобного ничего не видел. Это мелочь, старик. Тут главное, не бодаться с дубом. Таким людям, как Наполеон или Роза, нужно чуть-чуть потрафить. Маленькая уступка, и они твои благодетели. Так, кстати, устроены все. Возьми эту свою гордячку. Почему её в классе не любят? Потому что сама по себе. Не считается с коллективом.

— Под коллективом ты имеешь в виду Маслова и Гончарову?

— Да хоть бы и их. Они ведь лидеры, значит, лицо коллектива. Не лезла бы твоя Дездемона в бутылку…

— Она и не лезет. Просто живёт в своём мире.

— Да нельзя, нельзя это, старик! Жить надо со всеми! Общим гуртом!

— Вот и дожили, — сказал я, — полстраны за колючкой.

— Ну, ну! — Котик замахал руками. — До этого договорились.

— А что, — сказал я, — можешь использовать как цитату. В своей обвинительной речи. Николай Николаич, мол, и такое сказал…