Самый счастливый день
Шрифт:
— Я никуда не лезу.
Он грохнул рукой по столу, карандаш разлетелся в куски.
— Будешь, говори, извиняться?
— Нет!
Лицо его побагровело, на лбу вспухла синяя жилка. Он тяжело дышал.
— Зинок!
Испуганное лицо секретарши.
— Водички дай…
— Да вот она, Фадей Поликанович, в графине.
— Налей.
Стуча зубами о край, выпил стакан воды. Слабеющим голосом:
— Ступай… и подумай. Мой тебе совет… Ступай, ступай.
Дальше всё покатилось, как снежный ком. Вечером ко мне вторгся хмельной Котик. Он был возбуждён и смущён одновременно.
— Старик, против тебя готовится акция.
— Догадываюсь, — сказал я.
— На кой чёрт ты обругал эту идиотку?
— Ей просто послышалось.
— Ну да!
Накануне я полюбопытствовал у Розенталя: неужели из моего бурчанья могли сложиться зловещие слова «старая крыса»? Помявшись, Розенталь ответил: «Что-то в том роде и было, но, милый друг, не волнуйтесь, я ничего не слышал. Так им уже и сказал. Лия Аркадьевна тоже не разобрала. За остальных не ручаюсь».
— Розка рыдает. Талдычит, в жизни никто не наносил ей такой обиды.
— Всё это недоразуменье.
— Если бы! Да плюнь ты, в конце концов. Извинись!
— С какой стати?
— Ты же знаешь, старик, дело не только в «крысе». Рагулькин не любит таких, как мы. Розалия к литературе ревнует. Об остальном я не говорю. А репродуктор? Они тебе чуть ли не хулиганство шьют.
— За репродуктор я заплачу.
— Нет, ты не понял… Вермута хочешь? У меня полбутылки.
— Спасибо. Так в чём, собственно, акция?
— Разбирать тебя будут. На педсовете.
— Что разбирать?
— Ты не знаешь Рагулькина? Они с Розалией вот так. — Котик сцепил два пальца крючком.
— Что им от меня нужно?
— А самое главное, — сказал Котик, — выступать заставляют.
— Не тебя ли?
— Ну и меня. А ты что думал? — Котик хлебнул из бутылки.
— Так выступай.
— За кого ты меня принимаешь? — Котик надулся. — Они же не хвалить, осуждать тебя заставляют.
— За что, например?
— Да хоть за что. Главное, поддержать Рагулькнна. Он сообщение будет делать.
— М-да… — пробормотал я. — Положим, ты выступишь и осудишь. А кто ещё?
— Да хоть кто! Против Рагулькина не пойдут.
— И Розенталь?
— Розенталь заболеет, можешь не сомневаться.
— И Розанов?
— А Розанова уже послали в область за приборами для астрономического кабинета.
— Ловко. Крепко поставлено дело.
— И что тебе Розанов? Нашёл защитника. Медведь косолапый.
— Что же, так и будут все осуждать? А Лилечка?
— Он, рассмешил! — Котик картинно схватился за живот. — Лилечка осуждать не будет. Она будет красить губки и смотреть на часы.
— А ты, значит, будешь?
Котик посерьёзнел.
— Старик, я поставлен в безвыходное положенье. Конечно, о каких-то обвинениях речь не идёт. Но мне придётся отвечать на вопросы. Ходили с тобой в «метро»? Ходили. Дули пивко? Конечно. Тут не отговоришься. Глядишь, меня с тобой вместе попрут.
— За пиво?
— Да кто их знает, что ещё сочинят.
— Значит, будешь отвечать на вопросы?
— А ты как думал?
— А как ты ответишь на вопрос о моих отношеньях с ученицей девятого класса Арсеньевой? — спросил я в упор.
Котик смешался.
— Ну вот… Каких отношениях…
— Ты думаешь, я не понимаю, к чему тут клонят? Учитель встаёт на защиту ученицы. Всячески её выгораживает. Навещает…
— Старик, — поспешно перебил Котик, — давай не углубляться. Я не о том. Просто ты должен понять, что лучше всего извиниться. Начинается педсовет, ты встаёшь и говоришь небрежно. Извините, мол, дорогая…
— Так! Значит, при всём педсовете? Даже не в коридоре?
— Она так считает. Раз ты при всех…
— Неужели ты думаешь, что я пойду на такое унижение? И ради чего?
— Ради того, чтобы тебя оставили в покое. И не только тебя.
— Кого же?
— Сам знаешь.
— На Арсеньеву намекаешь? Ты разве не понял, почему я сорвал эту чёртову говорилку?
— Как не понять. Сам слушал.
— И ты допускаешь, что эту травлю можно терпеть?
Котик уныло вздохнул.
— Старик, ты как с луны свалился. Забыл, где живёшь? Можно подумать, подобного ничего не видел. Это мелочь, старик. Тут главное, не бодаться с дубом. Таким людям, как Наполеон или Роза, нужно чуть-чуть потрафить. Маленькая уступка, и они твои благодетели. Так, кстати, устроены все. Возьми эту свою гордячку. Почему её в классе не любят? Потому что сама по себе. Не считается с коллективом.
— Под коллективом ты имеешь в виду Маслова и Гончарову?
— Да хоть бы и их. Они ведь лидеры, значит, лицо коллектива. Не лезла бы твоя Дездемона в бутылку…
— Она и не лезет. Просто живёт в своём мире.
— Да нельзя, нельзя это, старик! Жить надо со всеми! Общим гуртом!
— Вот и дожили, — сказал я, — полстраны за колючкой.
— Ну, ну! — Котик замахал руками. — До этого договорились.
— А что, — сказал я, — можешь использовать как цитату. В своей обвинительной речи. Николай Николаич, мол, и такое сказал…