Самый счастливый день
Шрифт:
— Часовня стоит?
— Они боятся её сносить.
— Боятся?..
Мы долго смотрим. Глаза в глаза. А потом приникаем друг к другу.
В учительской, кроме меня, было трое. Розалия Марковна, преподавательница химии Рак и математик Конышев. Я проверял тетради, Розалия читала газету, Анна Григорьевна остро отточенным карандашом делала пометки в учебнике. Павел Андреевич был занят привычным делом, сморкался. Кроме того, он печально поглядывал на прохудившийся валенок.
В этот день Потёмкин опять «накрыл» город, нездоровый воздух тянулся в учительскую.
— Николай Николаевич, будьте любезны, закройте форточку, — попросила Розалия.
В это мгновение радостно грянул репродуктор над шкафом.
— Внимание, внимание! Говорит школьный радиоузел! Поздравляем учащихся с выходом первой радиогазеты!
— Наконец-то, — Розалия отложила газету.
Конышев торопливо сморкнулся, чтоб больше уже не мешать, а Химоза замедлила движение карандашом.
Хлынула бодрая музыка. Голоса дикторов, девичий и мальчиший, столь же бодро затараторили о школьных событиях. Восьмые классы посетили местный театр. Юннаты получили в подарок кроликов и морскую свинку. Ученик такой-то победил на предварительном этапе городской олимпиады. А вот школьные шахматисты подвели, проиграли соседней школе. Зато молодцы волейболисты, поедут в область на соревнования. С успеваемостью в школе неплохо, хоп, есть недостатки. Но пока держим первое место, знамя у пас. Привет школе через радиогазету шлют бывшие ученики, студенты столичных вузов такая-то и такой-то. В гости к школьникам обещал прийти старый партизан Василий Иванович Белокопытов. Школьные шефы, рабочие цеха номер три химзавода, прислали фанеру и пластик, будут изготовлены разнообразные стенды.
Пятиклассник прочитал стихотворение «Родина моя», а восьмиклассница рассказ «Как мы провели каникулы на реке Соже».
— Отдел юмора и сатиры! — объявил свежий девичий голосок.
Посыпались сценки из журнала «Крокодил», мелькнул «иностранный юмор», и, наконец, был объявлен «школьный фельетон». Его читал уже мальчик.
Я слушал вполуха, спеша поправить ошибки в тетрадях. Перед уроком мне нужно было забежать под лестницу к Егорычу, я раздобыл для него кармин и две колонковые кисти. Последнюю тетрадь я досматривал стоя, но тут до меня дошёл наконец торопливый досказ фельетона:
— …как много случайностей! Случайно приходит в церковь, случайно проникает в ряды комсомола. В тот день, когда комитет разбирает её дело, у неё случайно поднимается температура. Её приходят навестить, но она случайно выздоровела и случайно не оказалась дома. Какие ещё могут оказаться случайности?..
Я чувствую, как лицо моё наливается кровью. Оглядываюсь. Беспомощно, гневно. Розалия встречает меня ласковой улыбкой. Химоза смотрит в учебник. Конышев в окно.
— Может, случайно она не та, за кого мы её принимаем? Может, случайно…
Дверь открывается. Оживлённо беседуя, входят Лилечка и Розенталь.
— …или друзья и подруги, жизнь целого класса и всей школы для неё только мелкий случай? Или, быть может…
Я подхожу к репродуктору, протягиваю руку. Намерение моё очевидно.
— Дайте дослушать! — взвизгивает Розалия.
Я бормочу что-то, хватаю шнур, дёргаю с силой. Весь репродуктор срывается со стены, с грохотом падает на шкаф. Мимо ошеломлённой Лилечки, мимо опешившего Розенталя выхожу из учительской и хлопаю дверью. Сверху сыплется штукатурка.
Вызвал директор.
Лицо огорчённое. Вздохи. Ёрзанье грузного тела в скрипучем кресле.
— Вы, это, Николай Николаевич, набедокурили, оскорбили…
Холодно:
— Кого оскорбил?
Директор пригладил остатки пробора.
— Я понимаю, дело молодое, горячее. Но зачем же стулья ломать?
— Стульев я не ломал.
— Я это так, по литературе. Помните, мол, Македонский герой… ну и так дальше.
— Кого же я оскорбил, Фадей Поликанович?
Он посуровел.
— Зачем репродуктор сорвал? Технику гробите, понимаешь…
— Случайно. Я не собирался срывать. Хотел выдернуть шнур. И посудите сами. Сижу, занимаюсь. В учительской должна быть тишина. Может, мы ещё в классы поставим? Вместо уроков будем радио слушать?
— Хитрите… — Директор постучал карандашом по столу. — А Розалию Марковну оскорбили? Старой крысой назвали?
— Я не называл её старой крысой.
— Ну что вы, голубчик. Розалия Марковна член партии, обманывать не станет. Так и сказала: «Старая крыса».
— Зачем мне её называть?
— А бог тебя знает. Вон ты какой сердитый. Репродуктор разбил.
— Кто ещё слышал?
— Вы что, на суде? Вам свидетелей надо? Знаете сами, Павел Андреевич глуховат, Анна Григорьевна химию проверяла. А Розенталь с Сахарновой, те и вовсе только вошли.
— Значит, никто не слышал?
— Сама, сама слыхала! — Директор повысил голос. — Член партии, понимаешь! Член партии будет врать?
— При чём здесь член партии?
— А при том… В общем так, дорогуша, давай извиняться.
— Не в чем мне извиняться, Фадей Поликапович. А за репродуктор я могу заплатить.
Он долго молчал, постукивая карандашом.
— Играешь с огнём, Николай Николаич. Мой тебе совет, извинись.
— Да не было «старой крысы», Фадей Поликанович! В чём же мне извиняться?
— Не было, было. Голову мне морочат… На тебя уже много жалоб.
— Можно узнать, какие?
— Это педсовет тебе скажет. Дождёшься, смотри. Приедет комиссия, устроит вам пампердон. Распустились! Вон ученики вас с Давыдовым в «метро» засекают. Это дело учителям пропадать в пивной? Дома сиди. Потребляй, чтоб никто не видел. И это… нашёл кого защищать. Ничего не знаешь, лезешь, куда не надо!