Самый завидный подонок
Шрифт:
— Хрустящая, — говорю я. Моя вынужденная живость предназначена для того, чтобы скрыть безнадежное чувство.
Все становится еще хуже, когда он показывает мне свой самый любимый недостроенный проект: «Морено Скай», бутик-отель в Бруклине, который будет построен в кратере полуразрушенного здания. Он включает в себя множество элементов городских руин в дизайне.
Генри показывает мне опорные балки из восстановленного дерева, плиты восстановленных бетонных стен с граффити 1970-х годов.
— Все это оказалось бы на свалке.
Я
— Разве люди так говорят?
— Вероятно.
Я понимаю, почему ему это нравится. Это место включает в себя много передовых принципов дизайна из того здания в Мельбурне, которое он так любит. Это можно увидеть по тому, как структура в основном состоит из зелени и привлекательных общественных и частных пространств внизу, а также по тому, как здание набирает массу по мере подъема.
Он показывает мне больше строительной площадки, как они превращают старое в новое.
— Это чертовски круто, — говорю я.
Он протягивает мне каску:
— Мы еще даже не вошли в здание.
— Должно быть, Калебу это не нравится, — говорю я.
— Мне практически пришлось отказаться от своего первенца, чтобы это произошло, — говорит он. — Управляя этим местом, я больше не могу проектировать и строить так, как раньше, или действительно пачкать руки на любом этапе, — он произносит последнее в задумчивом тоне. Как будто он скучает по этому. — Ты должна посмотреть сверху. Давай.
Мы поднимаемся по круглой бетонной лестнице на первый этаж, где будет вестибюль будущего здания. Сейчас это шумное, незаконченное пространство, полное мужчин и женщин, выполняющих разные работы — профессионалы, как он их называет.
С одной стороны — двухэтажная стена, обшитая пластиком. Когда здание будет закончено, здесь будет навесная стена, которая, по-видимому, будет полностью состоять из окон.
Он показывает мне еще старые бревна и искореженную арматуру, которые должны были бы отправиться на свалку, но Генри чувствует, что их можно было бы включить в мебель вестибюля — ему нужно получить пропускную способность, чтобы как-то понять это.
Вот как он это называет. Иногда мне нравится его жаргон.
Мы направляемся к «грузовому лифту», который не похож ни на один лифт, на котором я когда-либо ездила или хотела бы ездить.
Генри нажимает кнопку, прикрепленную к металлической катушке. Раздается визг и грохот, и наш транспорт прибывает.
— Давай же.
Мы заходим внутрь, и он поднимает нас вверх через кажущуюся бесконечной бетонную колонну, которая была бы совершенно темной, если бы не брызжущий временный свет, прикрепленный сбоку.
Страх пронзает меня во время долгих вспышек, когда я думаю, что свет может погаснуть: я не была готова к тому, насколько это будет похоже на колодец, не часть кабины, а то, как темно, и то, как мы закрыты
Я придвигаюсь поближе к Генри. Я так долго была напугана в этом колодце. Боялась умереть. Боялась позвать на помощь. Боялась, что Денни и его друзья ищут меня, боялась, что они доберутся до меня первыми, но так сильно хотела выбраться. Боялась этих звуков. Но больше всего я боялась темноты. Я сидела, свернувшись в маленький комочек. Я говорила себе, что если стану совсем маленькой, то даже темнота не сможет меня найти.
Лифт поднимается целую вечность, и я придвигаюсь еще ближе, наслаждаясь близостью Генри, его силой. Я говорю себе, что он просто продавец пылесосов, и он здесь не для того, чтобы я чувствовала себя в безопасности.
— Вики, — говорит он.
Я беру себя в руки. Он заметил, что я веду себя как ненормальная?
— Что?
— Ты снова будешь меня нюхать?
Я улыбаюсь:
— Просто немного трясет.
— Я забыл, что ты к этому не привыкла. Ты в полной безопасности, — он обнимает меня за плечи. — Лучше?
Я не знаю, что лучше — его рука вокруг меня или заявление о безопасности.
— Лучше, — говорю я.
— Я бы не посадил тебя сюда, если бы это было небезопасно. Я бы не стал этого делать.
Я киваю. Теперь это не лифт, это он делает странные вещи с моим телом. Его защита. Словно я одна из его людей.
— Но если ты хочешь понюхать меня, то можешь.
Я не хочу его нюхать. Я не хочу, чтобы теплая тяжесть его руки была такой приятной. Я хочу, чтобы он перестал заставлять меня чувствовать себя живой и счастливой. Я не хочу чувствовать душевный подъем, когда наши взгляды находят друг друга через переполненную комнату. Я хочу, чтобы он не восхищался Вондой во мне.
Я хочу, чтобы это не ощущалось так невероятно.
Я наклоняюсь ближе, крадя то, что мне не принадлежит. Моя голова не совсем на его плече — это трудно сделать, когда на тебе каска. Но близко к этому.
Он убирает прядь волос с моего плеча. Костяшки его пальцев касаются моего подбородка. Его прикосновение — как перышко. Едва ощутимо.
Но энергия пронзает мою кожу, распространяясь снаружи в виде ожога, как теплые пальцы, согревающие холодные, отдаленные части меня.
Я борюсь с желанием повернуться лицом к его руке.
— Ты выглядишь горячо в этой каске, — говорит он.
— Ты просто так это говоришь.
Но когда я поворачиваю голову, его взгляд темнеет. Тяжелеет.
Его голос понижается до рокота:
— Я не просто так это говорю, Вики.
О, я хочу поцеловать его. И, во всяком случае, шахта лифта, похожая на колодец, должна напоминать мне, почему у меня аллергия на богатых, влиятельных мужчин.
Его взгляд падает на мои губы. У меня колотится сердце.
Лифт со скрежетом останавливается.