Сандро Боттичелли

Петрочук Ольга Константиновна

Устроив ему подобие серенады под окнами, эти двое немыслимыми уговорами и посулами ухитряются выманить вожделенную жертву из дома. И тогда, не скупясь на дешевые комплименты, повели, подхватив его под руки так, чтобы никакою силой не вырвался, обнимая, охватывая и прильнув с двух сторон. По дороге сумели заботливо и торопливо обыскать, с удовлетворением выяснив, что под камзолом юноши не скрывается ни кольчуга, ни кираса. И, дабы усыпить в нем томительную тоску последних подозрений, возраставшую с приближением к церкви, не давая ему оглянуться, опомниться, в оба уха нашептывая непрерывно, всю дорогу потешали его. И даже в самой церкви все еще «забавляли остротами и шуточками, что в ходу у молодежи».

А в торжественнейший

момент вознесения Св. даров обнажают специально подобранные кинжалы. Хладнокровный Бандини первым нанес Джулиано безошибочно точный удар в грудь. Но тот, непонятным образом в первый момент устояв на ногах, падает, только сделав несколько неверных шагов. Тогда бросается на упавшего одержимый завистник Франческо Пацци. И началась резня, в которой все смешалось. Казалось, что рушатся своды храма, словно в нем воцарился в миниатюре Страшный суд.

В разгаре поднявшейся паники старший Медичи успевает выхватить меч и оказать сопротивление. Неопытные убийцы только слегка его поцарапали. И сразу же на защиту Лоренцо, обнажив оружие, встают его преданные друзья — Анджело Полициано, Антонио Ридольфи, Андреа и Лоренцо Кавальканти, Франческо Нори. Неловкие исполнители бегут, охваченные ужасом. Под надежной охраной Медичи сквозь толпу проложил себе путь в сакристию, и Анджело Полициано, ближайший из близких, вовремя успевает захлопнуть за ним тяжелую дверь ризницы. Там поэт заботливо высосал рану на шее Лоренцо, которая могла оказаться отравленной.

В поруганной убийством церкви, на паперти, на площади уже разгоняли, преследовали заговорщиков. Во всеобщем смятении один только Бернардо Бандини, которому нечего было терять, даже пытается высадить спасительную дверь сакристии. Но Лоренцо выскользнул через окно и, несмотря на боль от раны, с помощью уцелевших друзей сумел-таки добраться до своего дома на виа Ларга. Там узнает он о смерти брата…

Расплата

Народ волнуется перед палаццо на виа Ларга, он хочет видеть правителя, удостовериться, что тот действительно уцелел. С перевязанным горлом подходит Лоренцо к окну показаться возбужденной толпе. Вид Медичи, раненого, но живого, тотчас воспламеняет во многих энтузиазм к молодому правителю — слишком глубинно внедрился он в массы своей «дипломатией карнавалов».

Ударили в набат, и тревожный звон разнесся от кампанилы к кампаниле. Весь город пришел в движение, и сотни флорентинцев кидаются усмирять зачинщиков мятежа. Воинственный архиепископ Франческо Сальвиати, намереваясь в суматохе захватить Палаццо Синьории, излишне поторопившись, сам себя запер в нем, как в ловушке. В здании на его сподвижников, вооружившись чем попало, набросились магистраты, а снаружи Палаццо уже штурмовала разгневанная толпа сторонников Медичи. «Скованные страхом» мятежники очень скоро были перебиты тут же на месте или выброшены на мостовую из окон Палаццо. Захваченные главари мятежа немедленно повешены под теми же окнами.

Главный претендент на власть Франческо Пацци, в ослеплении гнева несчетно поражая уже мертвого Джулиано, настолько переусердствовал в рвении, что заодно пронзил, серьезно ранив, свою собственную ногу. Кое-как притащившись, хромая, домой, тщетно пытался он сесть на коня, «чтобы призвать народ на защиту свободы», но, потеряв слишком много крови из раны, вконец ослабел и свалился.

Добросердечный мессер Якопо попытался продолжить миссию неистового племянника, но подходящий момент был непоправимо упущен, республиканская демагогия не возымела успеха, ибо «счастливая судьба и щедрость Медичи сделали народ глухим, а свободы во Флоренции уже не знали, так что призывов его никто не услышал». Уже по всему городу вместо мифических «свобод» Пацци гремело одно только имя Медичи.

Незадачливый «диктатор» Франческо захвачен в собственном доме и вытащен из спальни. Вздернутые на виду всей Флоренции, в предсмертной агонии корчились в петле бок о бок совершенно голый Франческо Пацци и тезка его Сальвиати в полном парадном епископском облачении.

И несколько дней затем, не затухая, вершился суд и расправа.

Едва оправившись от своей раны, Лоренцо-победитель со свойственной ему оперативностью собирает тридцать именитейших граждан в Палаццо Синьории, где, дав полную волю вполне обдуманному гневу, произносит прочувствованную и горькую речь, в которой осыпает почтенных мужей возмущенными упреками: «Те, кто преследуются обществом или частными лицами, ищут обычно убежища в церкви, но там, где другие находят защиту, нас подстерегала смерть; там, где даже отцеубийцы и душегубы чувствуют себя в безопасности, Медичи нашли своих убийц. И все же господь бог, никогда не оставлявший милостью своей нашего дома, еще раз проявил к нам милосердие и защитил наше правое дело».

Вместо ответа аудитория расчувствовалась — смущенные и пристыженные отцы города и «не пытались сдерживать слез», затем поклялись Великолепному, что отныне они до последнего будут стоять за его влияние и власть. Навеки покончено и с прежней юношеской беззаботностью Лоренцо. Постановлением Синьории специально для Великолепного назначен вооруженный отряд личных телохранителей, дабы защищать его от эксцессов внутри Флоренции. Воспользовавшись моментом, Медичи совершил целый ряд конфискаций (денег ему, как всегда, не хватало), добившись изгнания многих влиятельных лиц.

Антонио Поллайоло выбивает медаль в честь победы над Пацци с торжественной надписью, не менее демагогической, нежели призывы последних к республиканским «свободам». «Justus publicus» — «суд народа» — победоносно гласила медаль, украшенная профилями царственных братьев. Но торжество победителей было неполным, ибо окрашено скорбью невосполнимой утраты. Со смертью Принца Юности обнажились скрытые противоречия правления Медичи.

Платоновская Академия достославная Академия Праздных именно с этих тягостных дней начинает клониться к закату. Увядают идиллии Камальдульского леса. Мирными душами «академиков» овладело необоримое смятение, утрачен необходимый для философских умозрений покой. Со дня смерти Джулиано его брат в значительной мере утратил к Академии былой интерес, и собрания ее членов все заметней редеют.

А утонченнейший из живописцев Сандро Боттичелли по поручению Синьории старательно изображает на стене Барджелло «восемь Пацци, повешенных за шею и за ноги над дверью таможни сбоку от Палаццо Синьории» в назидание живым со всею предписанной документальной точностью, за что уже 21 июня 1478 г. получает весьма изрядную плату. Этим, подобно Андреа дель Кастаньо, — «истинному Иуде Искариоту по наружности и по поступкам» (согласно мнению впечатлительного Вазари), который передавал движения фигур и головы «с исключительной, потрясающей силой», Боттичелли, приветливый, обходительный щеголь, «похоронил и скрыл сияние своего таланта во мраке греха».

Превратности исторических судеб Флоренции не сохранили до наших дней то и другое произведения столь оголенно «агитационного» звучания, но вероятнее всего, что роспись Сандро немногим отличалась от «документальной» фрески Андреа в палаццо дель Подеста, изображавшей повешенных изменников в битве при Ангиари, которую с неизменяющим ему эмоциональным красноречием пылко описывает уже, впрочем, не заставший ее в оригинале Вазари: «Невозможно сказать, сколько искусства и вкуса было вложено в изображение этих людей, большинство которых были написаны с натуры, повешенными за ноги в странных, весьма разнообразных великолепнейших положениях. Работа эта, понравившаяся всему городу, и в особенности знатокам живописи, была причиной того, что с тех пор он стал именоваться не Андреа из Кастаньо, а Андреа Повешенных (Андреа дельи Импиккати)».