Санджар Непобедимый
Шрифт:
Целая свора злобно лаявших овчарок следовала за всадником по пятам; собаки высоко подпрыгивали, стараясь вцепиться в его сапог зубами.
Что предпринял бы дальше Ниязбек — трудно сказать. Никакого готового плана у него в голове не было.
Помог случай. Проехав мимо медленно шагавшего навстречу по пыльной тропинке старика, Ниязбек вдруг сообразил, что уже видел это лицо с седыми клочковатыми бровями, бегающими глазами и недовольно выпяченной нижней губой.
Он стремительно обернулся и встретился с злым взглядом прохожего.
Тенгихарамский помещик и старик внимательно изучали друг друга. Они не произнесли ни слова.
Нет, ничего в этом человеке не было примечательного. Самое заурядное, грубо вылепленное природой лицо, каких в степи можно встретить немало. И в одежде не было ничего своеобразного. Большая грязная чалма, потрепанный, посеревший от пыли желтый халат, запыленные порыжевшие сапоги. Обыденная одежда степняка.
Прохожий тоже остался, видимо, недоволен осмотром. Вобрав голову в плечи, он отвернулся и пошел своей дорогой.
В эту минуту Ниязбек вспомнил:
«Гузар. Питейный дом, ярко освещенная богатая михманхана. Так вот кто!»
— Эй, Сайд Ахмад!
Прохожий резко обернулся.
— Что надо? — огрызнулся он. Вдруг лицо его просветлело. — А, это вы? То–то, смотрю, где я этого человека видел? Что вы у нас делаете?
Длинно и туманно Ниязбек начал рассказывать, как он попал в Кенегес, но Сайд Ахмад снова помрачнел и поспешно перебил собеседника:
— Хорошо, хорошо, только не здесь разговаривать, на дороге…
И взглядом показал в сторону. Там, на краю тропинки словно из–под земли выросли пять или шесть дехкан. Лица их были равнодушны и непроницаемы, только по глазам можно было заметить, что они крайне заинтересованы и слушают с напряженным вниманием.
Громко, чтобы все слышали, Сайд Ахмад заговорил:
— Пожалуйте, любезный странник. Будете гостем. Прошу в мою хижину, отдохните с дороги. А там и поговорим о делах.
Он высокомерно посмотрел на дехкан и пошел по тропинке, показывая дорогу.
Сайд Ахмад привел Ниязбека к стоявшему на отлете домику, выделявшемуся среди остальных мазанок кишлака Кенегес только несколько более крупными размерами и небольшим, огороженным дувалом, двором.
Проводив неожиданного гостя в низкую, темную комнату, Сайд Ахмад сделал широкий жест рукой и стонущим голосом протянул:
— Прошу, прошу. Вот как живем мы теперь, мы, кому принадлежала половина здешней степи. Вот все, что оставили большевики и их отродье нам, мусульманам.
И он запричитал, по–бабьи охая и всхлипывая. Он вскакивал, выбегал, отдавал кому–то распоряжения, снова возвращался, присаживался на пыльную кошму и все жаловался на горькую судьбу, на неблагодарных, и неизменно возвращался к революции, из–за которой он потерял и имение, и стада, и жен.
— Хочу, друг, все бросить, уйти в священный город мусульман —Мазар–и–Шериф.
— Но это в стране афган… Там, если в таком виде приедете, — Ниязбек окинул взглядом скромную одежду степняка, — в таком виде никто, кроме черной кости, с вами и разговаривать не захочет. Там глаза открываются только при сиянии золота и шелесте шелка.
Сайд Ахмад вздохнул:
— Знаю, и потому только согласился воспользоваться гостеприимством здешних вшивых пастухов. Они из рода кенегес, и я кенегес. Вот и живу. Только…
— Что только?
— Только и устои рода рушатся. И среди кенегесцев завелись большевики. Подымают голос. Того и гляди…
Только теперь Ниязбек рассмотрел, как изменился грозный помещик. Он осунулся, постарел. Руки дрожали.
— Что случилось?
Сайд Ахмад только безнадежно покачал головой.
— Из Каршей приехали… Хотели арестовать. Еле от них ушел.
Он снова тяжело вздохнул.
Оба долго и жадно ели из грубой деревянной миски. Ниязбек так был поглощен своими мыслями, что и не разобрал толком, чем его накормили…
«Говорить ему или не говорить? Лучше, конечно, не говорить. Но как тогда найти? А этот Сайд Ахмад, оказывается, кенегесец. В степи родовые устои крепки…»
Он решился.
Кратко рассказав о кладе, оставшемся в одном из домов кишлака, Ниязбек попросил помощи.
— Трудное дело, темное дело, — покачал головой Сайд Ахмад, но глаза его загорелись алчным огнем. — Трудное дело. Как узнать, как узнать? Вот разве поговорить с Дедом.
— А кто такой Дед?
— Самый старый в роде. Без него ничего не делают. Все его слушают. — Ниязбек поднялся: — Идемте к нему.
— Зачем же? Подождите. — И он позвал: —Айниса! Айниса!
В комнату вошла, постукивая калошами, очень молодая, цветущая женщина, вся увешанная серебряными украшениями.
— Постыдитесь, в комнате посторонний, — заворчал Сайд Ахмад, — закройте лицо.
Женщина, не обращая внимания на замечание, смотрела во все глаза на Ниязбека. Только на повторное замечание Сайд Ахмада она нагловато улыбнулась и резко спросила:
— Что вам?
— Сбегай к папаше Гафуру и скажи, чтобы Дед пришел. Я хочу…
— Буду я шляться ночью по кишлаку…
— Ну, иди сейчас же!
— Идите сами.
Круто повернувшись, она вышла, вызывающе покачивая бедрами. Ниязбек с недоумением и явным интересом посмотрел ей вслед, затем перевел взгляд на хозяина.
— Дочь ваша?
Сайд Ахмад, кряхтя, поднялся и, сконфуженно заморгав, пробормотал:
— Нет, нет! Жена. Недавно… э… Супруга. Строптива только…
— Что ж вы не поучите ее?
— Ох, ох! Если бы раньше… В старое время… э… — и доверительно зашептал: — Теперь молодые жены не очень–то почитают нас, стариков. В прошлом году женился, а она, чуть что, кричит: «Старый козел! Вонючий козел! Ты бы себе бабушку Салиму в жены взял. А куда тебе молодую!»