Сарацинский клинок
Шрифт:
В ту ночь он встал с постели и отправился в конюшню. Он повесил над щитом украденный фонарь. К утру у него на теле не было места, к которому можно было бы без боли прикоснуться, но из десяти попыток он попадал в центр щита шесть раз. Так он практиковался каждую ночь, пока его тело не стало жестким, как плеть. Через две недели, когда Ганс вновь предложил посостязаться, Пьетро не допустил ни одного промаха.
Потом, чтобы испытать Пьетро, Ганс дал ему необъезженного жеребца. Но с лошадьми Пьетро умел обращаться. Он прилип к молодому жеребцу, как репей, пресекая все попытки сбросить его на землю. Ганс положил ему руку на плечо и сказал:
– Хорошо управляешься, Пьетро!
Пьетро проявил себя и на охоте, и главный сокольничий разговаривал с ним с явным уважением. В мастерстве соколиной охоты в Хеллемарке с ним никто не мог соперничать, включая мессира Руффино, разорившегося рыцаря.
Однако ему, чтобы поднять меч, с которым Ганс управлялся одним движением кисти, приходилось действовать обеими руками. Если он, будучи в кольчуге, оказывался сброшенным на землю, то, чтобы встать на ноги, требовались неимоверные усилия, в то время как Ганс, весь в доспехах и с оружием, вскакивал в седло, не касаясь стремян.
Правда, отец Антонно часто привлекал его к переписыванию рукописей. Действительно, Пьетро писал все письма барона на прекрасной и изысканной латыни и помогал мессиру Джованни, сенешалю, вести счетные книги. Конечно, во всех подобных делах он представлял такую ценность для Хеллемарка, что, без сомнения, мог остаться здесь навсегда; но где и когда хороший почерк и знание различных языков считалось достаточным основанием для присвоения рыцарского звания? Многие самые знатные господа не могли прочесть собственное имя, написанное готическим шрифтом…
Он так погрузился в эти мысли, что не услышал, как подошла Иоланта.
– Бога ради, Пьетро, – прошептала она. – Что тебя задержало? Мы должны немедленно ехать!
– Я готов, – отозвался Пьетро.
Во дворе они сели на лошадей и тронулись в долгий путь к Рокка д'Аквилино.
Скача рядом с ней те двадцать миль, которые отделяли замок Хеллемарк от замка Рокка д'Аквилино, Пьетро совершенно открыто любовался Иолантой. С обожанием. С уважением. С нежностью. С любовью – и величайшей грустью.
Над горами взошло солнце. Теперь он мог разглядеть ее. Ее юное лицо было спокойно, сосредоточенно и без всяких признаков страха.
В то время, как я, думал Пьетро, дрожу с ног до головы от страха, когда думаю о том, что ждет нас… Возможно, справедливо говорят, что люди отличаются друг от друга, что люди благородного происхождения обладают какими-то особыми качествами? Может быть, умением держаться, счастливой свободой от страха?
Этого он не знал. Он знал только одно – что Иоланта прекрасна. Ее красота не была изысканной, Иоланта была просто цветущей, с ярким румянцем девушкой, проводящей много времени на свежем воздухе верхом на лошади, под лучами солнца. За три года, которые они были знакомы, Пьетро многое понял про нее. И многое вызывало в нем трепет.
Она такая веселая, думал он. Всегда смеется. У нее острый язычок, но это на поверхности, как пена над глубокими водами. А внутри нее – бездонные глубины. Барон Рудольф является владетелем Роглиано, но управляет всем она. Ей нет еще пятнадцати, а она командует всем в Хеллемарке, как взрослая женщина – нет, даже не так – как мужчина. Очень деликатный мужчина, хорошо воспитанный, умный и очень добрый. Если бы на мою долю выпало такое испытание, грустно подумал он, меня бы это погубило…
Ио обернулась в седле и взглянула на него.
– Почему ты так смотришь на меня, Пьетро? – спросила она.
– Потому что… – начал Пьетро и замолчал. Потом у него вырвалось то, что он давно хотел сказать ей: – Потому что ты прекрасна. И потому что я люблю тебя…
Она направила поводьями свою белую кобылу так, чтобы коснуться своим коленом колена Пьетро. Потом она протянула ему руки.
Он поцеловал ее. Это было не в первый раз. Он целовал ее много раз. В первый раз – по ее требованию. Ей нравилось, когда он целовал ее.
Но на этот раз все получилось иначе.
Она склонила голову на его плечо, лицо ее побледнело. Потом оно вновь обрело краски. Она открыла глаза.
– Еще раз, – прошептала она. – Вот так, как сейчас.
– Что еще раз? – вытаращил на нее глаза Пьетро. – Как это?
Ее губы двигались медленно, лаская его ухо.
– Вот так. Чтобы у меня пальцы на ногах сжались. Это в первый раз ты так сделал. Это очень интересно.
– О, Господи, сын Святой Марии! – выругался он.
– Не богохульствуй. Так оно и есть. Ты целовал меня и раньше, и мне это всегда нравилось. Твои поцелуи всегда согревали меня и размягчали… делали какой-то сонной…
– А сейчас все иначе?
– Да. Я вовсе не чувствую себя сонной. Ни капельки. Не трать время попусту, Пьетро. Целуй меня.
Он так и сделал. Это был очень долгий и очень обстоятельный поцелуй.
Она высвободилась.
– Нет, – сказала она, глядя ему в глаза. – Не надо. Больше не надо.
– Почему?
– Потому что… я кое-что поняла.
– Что именно? – спросил Пьетро.
– Я не скажу тебе. Впрочем, нет, скажу. Я всегда удивлялась, как это женщины допускают мужчин к своему телу… так, что от этого рождаются дети. Теперь я поняла. Ты только что научил меня…
– Я? – удивленно переспросил Пьетро.
– Да, ты. Мне всегда это казалось странным… и скорее противным. Я видела, как этим занимаются животные, и мои братья рассказывали мне, что люди делают то же самое. Меня от этого просто тошнило. Но теперь я так не чувствую. Ты понимаешь, Пьетро, – это как летняя гроза. Все тихо, воздух спокоен. Потом раздается гром. И молния раскалывает небо пополам. Потом потоки дождя, такие громкие, что ты не слышишь биения собственного сердца…
– Так было сейчас? – прошептал Пьетро. – С тобой?