Савва Морозов: Смерть во спасение
Шрифт:
— Ну, дела!
— Дела правильные. Чувствую, что я вас не отговорю. В таком случае заверяю, если хоть единый волос с вашей головы упадет, возмездие свершится досрочно. Жаль, покушение еще как следует не подготовлено, будут с нашей стороны жертвы. Так вы все-таки едете?
— Еду.
— В таком случае, с богом! Хоть я и не верю в бога. Мы проследим ваш обратный путь до самого дома. Можете поверить: я не один на этой улице.
Он тем же неуловимым движением спрыгнул на тротуар и поправил сбившийся котелок. Но никого более, хотя бы немного приметного, Савва Тимофеевич не заметил. Обычные извозчики, разносчики пирожков, служащие, бабы в платках. Он помотал в недоумении головой и хлестнул рысака:
— Э, милый, где наша не пропадала!
Лихо подкатил Савва Морозов к розовому с белыми колоннами дворцу московского генерал-губернатора. Доводилось ему и раньше бывать по делам, но тогда все решали конторские крысы, которым приходилось отщипывать добрые кусочки на жратву. Сейчас надо было подняться по парадной лестнице. В такую-то невозможную рань! Неужели великий князь опять с похмелья?
В дверях стоял капитан Джунковский, как всегда по-гвардейски элегантный, приветливый:
— Я рад проводить вас, Савва Тимофеевич, в кабинет его высочества.
Будто и не было оскорбительного телефонного разговора.
Мимо часовых в вестибюле, мимо лакеев на ковровой лестнице. Прямиком на второй этаж.
При виде Морозова Сергей Александрович слегка приподнялся над массивным письменным столом. Легким кивком ответил на сдержанный поклон фабриканта. Савва Тимофеевич устроился в кресле, нога на ногу. Страха в душе не было, а была лишь брезгливая мысль: «Раззолоченная кукла». Многих Романовых доводилось видеть, даже изгоев, как туркестанский великий князь, но никто из них не вызывал такой непримиримой антипатии.
Великий князь преисполнен своей высокородной значимости. Говорил с подчеркнуто затяжными паузами. Приятно ему вслушиваться в свою речь.
— Господин мануфактур-советник. Мне хочется поговорить. с вами. по душам.
Морозов, как воспитанный человек, в знак согласия склонил голову:
— Я весь внимание, ваше высочество.
— Ваше Орехово-Зуево оказалось на первом месте. да, по степени неблагонадежности. — Ему показалось, что он удачно сострил. — По крамоле ваше фабричное село обогнало многие города. Что позволяет ваш рабочий люд!.. — Бесцветные, разгульные глаза теперь выражали холодное негодование.
— Не буду оспаривать, ваше высочество. Лишь замечу, что по степени концентрации этого, как вы говорите, рабочего люда Орехово-Зуево стоит в ряду с Москвой и Петербургом.
Великий князь, кажется, даже заскрипел раззолоченным мундиром.
— Так что же — обе столицы должны брать пример с Орехово-Зуева? Пор-распустились!
Морозов с трудом себя сдерживал, осаживая своей бизоньей, бычьей волей. Истинно, на бычьих вожжах и замер.
— Не кажется ли вам, ваше высочество, что претензии властей к рабочим — это не претензии к самим предпринимателям?
Мундир скрипел в кресле все сильнее и сильнее.
— Забываетесь, господин мануфактур-советник. забываетесь, да. За потворство бунтовщикам хозяева могут быть наказаны наравне с рабочими. да, да.
Морозов понял, что с этим золотым истуканом в куклы играть не стоит.
— Как? — выразил он на лице самое искреннее изумление, — знакомство с артистическим миром не прошло даром. — Как?.. По роду своих занятий мне приходится иметь дело с юристами, доводилось и самому с головой влезать в законы. Грешен человек, не знал, что существует закон об ответственности хозяев!
Туп, туп великий князь, у которого в глазах к тому же от прошедшей ночи вместо чертиков гимназистки зареванные прыгали нагишом, а сообразил: кажется, лишнего хватил.
Морозову же попросту надоел этот бессмысленный разговор. Он ускорял неизбежную развязку:
— Так что же вы хотите от меня, ваше высочество?
Великому князю тоже хотелось как-то закруглить беседу с невозможным человеком, которого при всей княжеской власти нельзя же выпороть на конюшне.
— Хочу я не так уж многого... господин мануфактур-советник. Извольте распорядиться, чтоб ваша администрация. да, уволила бы всех смутьянов. находящихся под подозрением. Да-да!
— Сущие пустяки, ваше высочество, — с наигранным безразличием (господи, наука Костенькина!) ответствовал Морозов. — Однако же незаконно. Не толкнет ли это рабочих в суды? Не исключено, что суд примет решение в их защиту?
Каждый очередной вопрос разрушал деланное безразличие. Ядовитое спокойствие попадало в точку. Раззолоченный мундир уже как-то ржаво скрипел, не притираясь к креслу.
— Возможен и другой вариант: рабочие будут уволены без всяких эксцессов. Смею заметить, ваше высочество, бунтуют лучшие рабочие, грамотные. Цену себе знают. С кем же мне работать? Набирать заново голь перекатную?
Он уже заметил, что великий князь боится, когда его шпыняют такими вот вопросами. На них ведь надо отвечать, хотя бы себе самому. А у него как со вчерашнего начали визжать перед глазами приведенные Джунковским гимназистки, так и не отставали. Вот дурехи!
Он вроде и позабыл, что перед ним сидит мануфактур-советник, которого он вызвал для острастки, для чего был приглашен в соседнюю комнату и обер-полицеймейстер, чтобы в нужное время погреметь своей саблей.
Нет, разговор следовало сменить. Что такое, в конце концов, купец? Денежный мешок. А если он и над другими купцами купец — значит, его руками и другие мешки тряси.
— Война грядет, господин мануфактур-советник. Япошки-макаки! Конечно, пожертвования на армию. нельзя ли пощедрее? Господа аршинники отсиживаются в своих лабазах. в усне дуют. Не так ли?
— Та-ак... — побелел Морозов. — Я имею честь представлять торгово-промышленное сословие, которое вы презрительно называете аршинниками.
— Все так зовут вас.
— Но не все носят августейший мундир!
Великий князь задохнулся от негодования и мундир расстегнул, под которым на ленте подтяжек был пришпилен розовенький, игривый платочек.