Сбежавшее лето
Шрифт:
— Ты что-то хочешь сказать, Мэри?—спросил дедушка.
— Нет,— посмотрела на него безмятежными глазами Мэри... Разговаривать, совершенно не шевеля губами, даже про себя, было нелегко, но она старалась изо всех сил. «Дедушка у меня не очень злой, но ужасно старый и ничего не замечает. Кроме того, он слепнет, а поэтому не видит, когда она, например, выбирает из жаркого все хорошие куски и дает мне лишь жир да хрящи...»
— А может, все-таки хочешь, а, Мэри?—Зоркие глаза дедушки смотрели на нее пристально и удивленно.
— Может, ее научили, что маленьким девочкам нельзя болтать за столом,—
Мэри кинула на нее презрительный взгляд.
— Нет уж, никак не это. Просто я рассказываю себе одну историю.
— Интересную?
— Очень.— Мэри еле сдержала смех.— Можно мне выйти из-за стола?
Дедушка и тетя Элис улыбнулись друг другу. Потом они вместе улыбнулись Мэри. Комната была залита солнечным светом.
— Разумеется, можно, милочка.— Обрадовавшись, что Мэри съела весь обед, тетя Элис сразу похорошела.— А что ты собираешься делать? Можем пойти погулять в парк...
— Я бы очень хотела,— приторно-вежливо ответила Мэри, потому что больше всего на свете ей не хотелось идти с тетей в парк,— но дело в том, что я пообещала моим друзьям встретиться с ними на пляже. Когда мы утром там играли, они сказали, что придут и после обеда.
Тетя Элис снова забеспокоилась:
— Ты уверена, милочка, что это приличные дети, а не какие-нибудь хулиганы?
— Не думаю, что ей довелось познакомиться с шайкой разбойников,— вставил дедушка.
— Нет, конечно, нет.— Тем не менее тетя Элис никак не могла успокоиться.— Знаешь, к вечеру начинается прилив, и на берегу бывает очень опасно...
Мэри была больше не в силах сидеть на месте. Голова у нее пухла от мыслей о злой тетке и слепом дряхлом дедушке, и она мечтала остаться одной, чтобы продолжить свою историю.
— Да нет, ничего,— сказала она.— Утром мы строили замок из песка, а после обеда будем собирать ракушки.
«Даже тете Элис не под силу считать эти занятия опасными»,— подумала она и оказалась права. Тетя улыбнулась и попросила ее быть осторожной, не подходить во время прилива близко к молу, потому что в прошлом году там утонул мальчик. И еще, переходя дорогу, смотреть направо и налево и никогда не останавливаться с незнакомыми людьми...
Мэри так часто слышала эти предупреждения, что могла повторить их наизусть, слово в слово.
— Хорошо, я буду очень осторожна, тетя Элис,— согласилась она таким неестественно покорным тоном, что дедушка снова окинул ее удивленным взглядом.
По правде говоря, Мэри и сама была удивлена. Но по пути к морю пришла к выводу, что была вежлива с тетей Элис только из-за всех тех измышлений, которые придумала про нее в своей истории.
«В буфете у нее хранится бутылочка с надписью «Яд»,— продолжала она.— Бутылочка из темно-синего стекла, поэтому, сколько там жидкости, видно только тогда, когда держишь ее на свет. Сейчас там налито наполовину, и всякий раз, когда я прохожу мимо буфета, а тети в комнате нет, я стараюсь посмотреть, не стало ли жидкости меньше, потому что в таком случае я должна быть начеку и следить за своей едой. Я постоянно начеку. Если мы все берем еду с одного и того же блюда, например жаркое с картофелем, значит, все в порядке. Но если она приносит каждому на отдельной тарелке, тогда я только поковыряю, поковыряю, но не ем, на тот случай...»
Интересно, поверит ли этому Саймон? Его, кажется, не так-то легко убедить. Да и есть ли в этом нужда, коли они вряд ли снова увидятся, да и не очень-то она жаждет с ним встречи.
Во-первых, он, видно, любит командовать, а во-вторых, ему известно, что она украла шоколадки.
От этой мысли Мэри стало как-то неуютно, и, чтобы забыться, она принялась громко свистеть.
Погода снова изменилась: стало гораздо теплее, заголубело. Начался прилив, но, поскольку ветер спал, волн не было, и вода омывала стену набережной так ласково и беззвучно, как чай, когда он колышется в чашке.
Мэри направилась за пирс, туда, где выстроилась целая улица высоких стандартных домиков с названиями вроде «Си-Виста» или «Уотер-эдж». Тихонько насвистывая, Мэри шла не спеша и делая вид, что округа ее ни капельки не интересует.
«Харбор-вью» был предпоследним на улице, более захудалым, чем другие, и срочно нуждающимся в ремонте. Вместо аккуратного газона с цветочными клумбами и асфальтовой дорожкой перед ним был клочок затоптанной, давно не стриженной травы, посередине которого стоял манеж, где, цепляясь за поручни, радостно гулькал толстый малыш. Он выкинул из манежа все свои игрушки, и теперь они валялись на траве среди других вещей: лежавшего на боку трехколесного велосипеда, теннисной ракетки, в которой не было половины струн, двух мусорных баков и прохудившегося мяча для игры на пляже. А рядом с порогом у входа в дом стояла старая детская коляска с поднятым верхом. Пока Мэри разглядывала все эти вещи, младенец в коляске заверещал, дверь отворилась, и со ступенек сбежала маленькая женщина с седеющими волосами. Мэри быстро отвернулась и помчалась прочь.
Она бежала, пока не остановилась как вкопанная: вдруг Саймон увидел ее в окно и решил, что она ищет его? Вот ужас-то!
Она пошла к дедушкиной кабине. В этом году, с тех пор как она появилась в здешних краях, погода стояла плохая, и она еще ни разу в кабине не была. Но ключ лежал на месте, поэтому, повозившись некоторое время с заржавевшим замком, она толкнула дверь, и та со скрипом отворилась. Внутри было холодно, пахло чем-то затхлым. Наморщив нос, она широко распахнула дверь, чтобы впустить в кабину чистый морской воздух. Все было прибрано и лежало на месте: в банке с надписью «сахар» лежал сахар, а в банке с надписью «чай» лежал чай. В стену был даже ввинчен крючок для ее ведерка и лопатки, а на столе стояли две коробки, одна с ракушками, а другая с камешками, которые Мэри собирала в прошлом году. Среди них были и блестящие камешки, и тускло-голубые, и странной шишко-образной формы, которую придало им море. Мэри перебрала все камешки, вспоминая, какими они были на ощупь и на вид в прошлом году. Ей пришло в голову, что, в то время как большинство взрослых, убирая в кабине после летнего сезона, камешки обязательно бы выкинули, а ракушки оставили, тетя Элис расставаться с вещами, по-видимому, не любила, чем была очень похожа на Мэри, хранившую старые игрушки и даже обувь и одежду, из которых давно выросла. Эта привычка ужасно раздражала маму. «Господи боже, Мэри, у нас как в лавке старьевщика! Зачем ты держишь всю эту дрянь?»