Сбежавшее лето

Бодэн Нина

Мэри присела на корточки у порога, и камешки медленно заструились у нее между пальцев.

«Тетя выкинула большинство моих игрушек,— сочиняла она,— а те немногие, что остались, держит под замком и разрешает мне играть ими только тогда, когда к нам приходит адвокат, в ведении которого находятся мои деньги. Тогда она дает мне игрушки, чистую одежду и разговари­вает со мной слащавым-преслащавым голосом: «Мэри, милочка...» Ко­нечно, если бы я рассказала адвокату все, ее посадили бы в тюрьму, но я боюсь это сделать,

потому что он может мне не поверить, и тогда после его отъезда мне как следует достанется...»

От тепла ее разморило. Прислонившись к стойке двери, она сидела и смотрела на море. Оно было таким тихим, что казалось густым и глад­ким, как сироп. Далеко на горизонте медленно шел пароход, в фарватере у которого струились похожие на кусочки бумаги чайки, а ближе к бере­гу, курсом прямо на пляж, плыла лодка, и ее мотор стучал, навевая сон.

Мэри зевнула. Опять становится скучно. Начало всегда придумывает­ся легко, а вот потом, когда нет слушателей, рассказ не клеится.

— Хорошо бы случилось что-нибудь интересное,— сказала она вслух и подумала: «А вдруг, если закрыть глаза и досчитать до ста, и в самом деле что-нибудь произойдет?»

Она закрыла глаза и не торопясь начала считать, но, когда дошла до ста и открыла глаза, ничего не изменилось, только пароход еще больше удалился, а лодка, наоборот, приблизилась. В ней было четверо, трое мужчин и мальчик. Мотор был выключен, до нее доносились голоса людей, хотя разобрать, о чем они говорят, она не могла.

От нечего делать она стала наблюдать за ними. Заметив у стены ка­бины дедушкину трость, она взяла ее и для отвода глаз принялась ковы­рять гальку, не спуская, однако, глаз с лодки, которая бесшумно сколь­зила по глянцевитой поверхности воды. Двое мужчин были темнокожие, а третий, хозяин лодки в берете на голове,— белый. Сначала говорил он, а потом, когда замолк, заговорили другие, в явном возбуждении размахи­вая руками, словно ссорились.

Они причалили неподалеку от того места, где сидела Мэри, и она даже встала, чтобы получше все рассмотреть. Нос лодки вылез прямо на гальку, и двое темнокожих, засучив брюки, прыгнули на берег. Потом ло­дочник передал одному из них мальчика, оттолкнулся и, как только ока­зался на глубине, включил мотор и ушел в открытое море.

Оставшиеся на берегу смотрели ему вслед. Они были одеты в темные костюмы, что никак не подходило для морской прогулки, и у каждого бы­ло в руках по чемоданчику. Из-за своей одежды да еще из-за того, что, как только лодка ушла, они начали озираться вокруг, словно не понимая, где очутились, они казались заблудившимися чужеземцами.

Вроде выброшенных на необитаемый остров, решила Мэри.

Мальчик сел на землю. Наверное, надевал обувь. Один из мужчин рывком поднял его на ноги, и мальчик сделал шаг назад и локтем прикрыл лицо.

Мужчины вдруг бросились бежать. Они бежали по пляжу как раз в ту сторону, где стояла Мэри. Чтобы ее не было видно, она спряталась в проход между дедушкиной и соседней кабиной.

Они пробежали так близко, что ей было слышно их дыхание и видно, как оступались на камнях босые ноги. Мэри с минуту подождала, потом выглянула из прохода и увидела мальчика. Он бежал следом за мужчина­ми, но отстал от них; лицо у него было в слезах, он всхлипывал и вы­глядел так нелепо в темном парадном костюме с длинными брюками и в белой рубашке с красной бабочкой, что она безо всякой задней мысли, высунув голову, сказала:

— Ух!

В этот момент он почти поравнялся с ней. Услышав это «Ух!», он ах­нул, и, когда повернул к ней голову, на его лице было выражение такого неподдельного ужаса, что она сама напугалась и съежилась. И тут он, цеп­ляясь, как паук, руками и ногами за воздух, упал наземь, ударившись го­ловой о порог.

И застыл без движения.

Затаив дыхание, Мэри на минуту тоже замерла, потом вылезла из своего убежища между кабинами и огляделась. Мужчины скрылись. Единственными живыми существами в поле зрения были чайки, которые, как игрушечные, сидели на гладкой поверхности воды.

Она снова перевела взгляд на мальчика. Он лежал на животе, и из-под него торчала дедушкина трость. Трость, по-видимому, осталась прислонен­ной к ступенькам, и мальчик, наверное, за нее зацепился. Мэри тихонько потянула трость к себе — она боялась причинить мальчику боль,— но вы­тянуть не сумела.

— Вставай, ты ведь не ушибся,— тихонько попросила она и, не дождав­шись ответа, поняла, что он ее не слышит.— Пожалуйста...— всхлипнула она, но только чайка, перевернувшись через голову, ответила ей долгим, печальным криком.

Мэри побежала вдоль кабин, выскочила на набережную. Где-то вдали, возле пирса, толпились люди. У следующей лесенки она снова спустилась вниз, потому что увидела, что в шезлонге, укрывшись от посторонних глаз за высоким волноломом, сидит женщина. Мэри кинулась к ней, но тут же остановилась как вкопанная: перед ней, закутавшись в старую мехо­вую шубу и закрыв глаза, лежала та самая старуха, которой она утром строила гримасы...

Нет, будить ее и просить о помощи она не может...

Тихо поскуливая, Мэри направилась обратно к кабине. Мальчик ле­жал неподвижно, и чуть взыгравший ветерок ласково играл его мягкими темными волосами. Руки его покоились ладонями на гальке, тонкие паль­цы чуть скрючены, одна нога откинута под каким-то непривычным углом. Он ударился виском о нижнюю ступеньку порога.

Мэри присела возле него на корточки. Она знала, что его следует по­вернуть лицом вверх, тогда ему будет удобнее, но боялась до него дотро­нуться.