Сборник "Чистая фэнтези"

Олди Генри Лайон

— У вас есть Криббель Этерн?

Очень хотелось покуражиться в ответ. Но Анри раздумала рисковать.

— Разумеется. Мой профиль до поступления на службу — общая мантика.

— Какое издание?

— Академическое. С иллюстрациями Дюрье.

— Вы дразните меня, сударыня? Или…

— Или. Я предлагаю соглашение. Вы получаете от меня «Основы станомантики» на необходимый срок. Если захотите, закажете копию переписчику. В придачу я готова частично, в меру моей занятости, консультировать вас. Взамен…

— …я беру для вас некро-след.

— Да.

Анри ожидала паузы. Этот упрямец с телосложением

кузнеца и подходящей фамилией — «Нихонова школа»! — не мог так вот сразу признать себя побежденным хрупкой женщиной. Он будет делать вид, что колеблется, взвешивает «за» и «против», в итоге не уступив даме, а приняв собственное решение…

Она ждала паузы и ошиблась.

— Хорошо. Я согласен. Сейчас мне надо домой, но через два часа я подойду в указанное вами место. И помните: с учетом будущих консультаций!

Малефик подмигнул со значением.

Анри едва не сделала ответный знак от сглаза.

Как раз в этот момент жонглер отложил в сторону кольца и булавы, взял маленькую кифару, настроенную на два тона выше обычного, и заиграл знакомое вступление. Мотив подхватила девушка — слабым, но приятным сопрано. Ария Терцини из трагедии «Заря». Та самая ария, которую мурлыкала Анри, высаживая «Розу шагов»; ария, которую пел хор мальчиков во сне — вещем, но неразгаданном.

Такие совпадения ни одна мантисса не сочла бы пустой случайностью.

SPATIUM VII. АРИЯ ТЕРЦИНИ из ТРАГЕДИИ «ЗАРЯ» ТОМАСА БИННОРИ, БАРДА-ИЗГНАННИКА

Я жил в тени имен. В тени великих, Прекрасных, благороднейших имен. От их лучей в глазах плясали блики, В ушах плескался шелест их знамен, И строго на меня взирали лики Со стен, коря за то, что неумен. Знать имена теней я начал позже. Вот тень змеи. Тень чашки. Тень врага. Тень-кучер крепко держит тени-вожжи, Тень-кот ворует тень от пирога… А вот тень-день. Он был сегодня прожит И тенью-ночью поднят на рога. В предчувствии движения племен, Разломов тверди и кончины мира, Пою не то, о чем мечтает лира, А имена теней и тень имен.

CAPUT VIII

«Шли моранские хорты по чудному следу — ах, не быть со мной на „ты“ ни зиме, ни лету…»

Два ближайших часа она провела с пользой. Заморила червячка в «Гусе и яблоке»: здесь подавали чудесное фондю по-виллански, с кукурузной мукой и тремя каплями вишневой водки. Сперва Анри думала отказаться от лакомства, потому что котелок для фондю изнутри натирали чесноком, а ей еще работать с людьми. Но передумала: в конце концов, с малефиком ей не целоваться, а некротические эманации отслеживать, а если и целоваться, то существенно позже, и вообще — потерпит.

Бокал облегченного кларета скрасил терзания души.

— Пудинг? — предложил содержатель траттории, чернявый хитрец Этьен Кормило.

Никто не верил, что фамилия у Этьена настоящая. Вигилла тоже не верила, пока однажды не навела справки по служебным каналам. Оказалось, чистая правда: чернявый происходил из древнего рода Рапунцельских кормчих, от самого Люберета Тяжкое Кормило, проведшего фрегат «Паладин» сквозь рифы и отмели Буйнакца. Выяснилось также, что Этьен подвергнут остракизму старейшинами рода за предательство традиций.

Предательства такого свойства радовали Анри: кормчие ее интересовали мало, а кормильцы — более чем.

— Ты убьешь меня, Этьен. «Дед Кальвадо»?

— Двойной!

— С темным сиропом?

— И с ореховой стружкой.

— Негодяй ты. Мерзкий соблазнитель. Губитель талий. Давай неси свой пудинг…

— Как именно? В лаковой тарели? В серебряном судке? Горящим синим пламенем?

— Быстро!!!

Лошак недовольно крякнул, когда хозяйка после трапезы взгромоздилась ему на спину. Пришлось намекнуть при помощи пяток, что труд облагораживает, а время не терпит.

Гиббус внял и зашевелил копытами.

Вскоре он мирно объедал чертополох на обочине Фалбальского тракта, возле частного лабилектория «Миманс». Здесь Анри задержалась, разыскивая верховного лабилектора, иначе чтеца по губам, Эраста Драммона. Помнится, впервые оказавшись в «Мимансе», вигилла была поражена обилием чудаков — гримасничая, корча жуткие рожи, они походили на людей, одержимых легионами бесов. Одни растягивали рот до ушей, другие сжимали его в «курячью гузку», третьи волнами гоняли по лбу морщины, четвертые катали желваки не только на скулах, но и в самых неподходящих местах… Лица лабилекторов напоминали посмертные маски висельников, которыми увешивал стены мастерской бесноватый живописец Адольф Пельцлер, работая над «Оргией безумцев».

А какофония издаваемых ими звуков, от скрежета ржавых петель до мышиного писка? Случайного человека это могло испугать до смерти.

Позже выяснилось, что опытный лабилектор не просто следит за чужой артикуляцией, переводя увиденное в слова. Мастер буквально влезал в шкуру объекта, копируя мимику, повадки, манеру речи, звучание голоса, наконец, в мельчайших подробностях. Эраст частенько смешил Анри, гуляя с ней в толпе и мгновенно подхватывая на лету любую интонацию, произношение или акцент. Его считали своим горцы-малабры, с их гортанным клекотом, вспыльчивые, упирающие на «о» анхуэсцы, картавые фламбарды, говорящие в нос жуайезы…

Его считали своим все.

«Поймав чушку» — одно из самых приличных выражений на жаргоне губных чтецов, — великолепный Эраст продолжал диктовать чужую речь, даже если объект поворачивался к нему спиной. Ни капельки не маг-телепатор, Эраст угадывал мысли объекта — не текстовую конспектуру, а состояния и настроения, тональность души, палитру чувств. Вот и сейчас, получив от Анри заветный клубочек с копией записей обсервера, он уселся, скрестив ноги, и принялся сматывать клубок на заговоренную шпульку. Черты Драммона, от природы невыразительные, исказились целой серией первичных набросков. Так перебирает струны виртуоз-лютнист: проверяя настройку, от ряда диссонансных аккордов переходя к пронзительно-грустной теме — и внезапно разражаясь бравурным маршем.