Сборник рассказов о странностях любви
Шрифт:
Письмо. – Так я тебе все-таки расскажу, почему мы выехали из страны. При всей твой «продвинутости», как сейчас бы сказали, ты оставалась ребенком, многое тебе было непонятным, а другое не очень тебя интересовало. Кроме немаловажных повседневных проблем, где достать деньги и где купить продукты, оставались и наши душевные терзания по поводу вынужденного молчаливого согласия с двойной моралью, установленной государством. Впрочем, эмоциональный накал наших друзей и наших собственных рефлексий, угасал, достигнув определенной «температуры» нагрева, и выключался, как чайник на плите при точке кипения. Об этом столько уже написано…
Наш отъезд из страны ты тогда осудила, не приняла, как и твоя бабушка, мать Георгия, и долго держала обиду на нас. Со всем максимализмом юности ты обвинила меня в предательстве, конечно, не в государственно-политическом,
Действительно, мать Ольги отправила дочь на житье к бабушке, потому что очень была занята обустройством своей личной жизни. Она очень хотела удачно выйти замуж. И пока Племяшка жила у бабушки и дядьки, мать дважды на некоторое время выходила замуж за советских граждан, но потом ей все-таки повезло. В конце концов, «княжна Мэри», которая и к сорока годам сохранила девичью красоту, уехала с мужем – датчанином в спокойную, уютную страну, и вскоре стала подданной Ее величества. Племяшка осталась в Москве, окончила психфак МГУ и быстро стала делать бизнес-карьеру в постперестроечные времена, пережив со всеми, уже без Гия и Лизы, путч, дефолт, полуголодное существование в 90-ых, тьму бандитизма, взрывы и т. д.
После стажировки в Англии (оплаченной матерью и ее датским мужем), Племяшка отлично натренировала разговорный английский. Вернувшись в Москву и разослав свое резюме в разные модные журналы, она практически отовсюду получила приглашение на личное собеседование, а после него и на работу. Она становилась известным психологом и стала очень востребована в быстро создаваемых компаниях, банках, страховых обществах с многочисленным персоналом. В качестве постоянной службы она выбрала должность ведущей колонки в набиравшем тиражи женском журнале. Раз в две недели появлялись ее статьи под рубрикой «Все об огурце», где под незатейливым овощем подразумевался мужчина во всех своих проявлениях. Вскоре она стала и ведущей ночной программы на одном из центральных каналов телевидения. Племяшка унаследовала от матери прекрасные внешние данные. Высокая, длинноногая, широкоплечая, с нежными ключицами и прямой спиной, белозубой улыбкой, пронзительными синими глазами, – ей позволительно было бы оставаться и дурочкой. При таких данных она все равно, как принято говорить, была бы обречена на успех. Но Племяшка была умна и начитана. Лиза с Гошкой были уверенны, что в определенной среде ей частенько приходилось «играть в поддавки», чтобы не показаться снобом.
Конечно, Племяшка знала, что Лиза давно рассталась с Георгием, теперь знала и то, что сейчас они снова, спустя годы и годы, встретились и живут вместе.
Не знала она только самого сейчас важного, что Гий смертельно болен. Об этом Георгий просил не говорить, чтобы заранее не тревожить мажорную барышню страшилками из жизни умирающего. «Придет время, тогда скажешь», – спокойно сказал Гошка и больше свою просьбу не повторял.
Из приемника полились прекрасные звуки Вивальди «Времена года» в исполнении Королевского Лондонского филармонического оркестра.
Забыв, что только что докурила сигарету, Лиза взялась за новую, налила себе коньяку, поскольку вино «Пиросмани» закончилось, отхлебнула и пошла к своему креслу, тихонечко напевая старую песню известного барда: «Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди…»
Она села за стол, взглянула на оставленное письмо, и на глаза ей попались строчки о предательстве. И тут же память с коварной услужливостью подкинула еще один эпизод…
Оркестр, закончив «Весну», перешел к «Зиме». Тогда тоже была зима. Они жили в Канаде. Лиза уже давно получила вид на жительство и разрешение на работу. У Гошки оформление проходило с трудом, сроки все удлинялись, а ему как раз предложили интересную работу в Штатах. Ее получение зависело от скорости приобретения необходимых документов для выезда и трудоустройства. Все по известной американской формуле: надо было оказаться в нужном месте и в нужное время. Оформление документов было как-то связано с Лизой, то есть, с законной женой «просителя». Она должна была его сопровождать в какие-то учреждения. Но вызов все откладывали, и Лиза взяла, да уехала на Аляску. Туда отправлялась международная экспедиция, нужен был этнограф – искусствовед, желательно со знанием нескольких языков. За месяц со дня подачи своего резюме, Лиза перелопатила много литературы о жизни коренных народов Аляски, о географии истории, этнографии. Написала реферат, в основном компилирующий все прочитанное, сдала его и получила грант. Ее взяли, и она не хотела терять шанс. Группа состояла из 14 человек, из них три женщины.
Чистота белого снега, казалось, распространялась и на всю компанию, оставляя у каждого ощущение, что он тоже «белый и пушистый», а измены оставленным в городах мужьям и женам, здесь были не в счет. К тому же эти нынешние умные исследователи Аляски в молодости были приобщены в той или иной степени к движению хиппи. Они смотрели на связи, посторонние от супружеских, легко и просто. Все любили всех, и любая могла зайти в палатку к любому, лечь с ним, остаться на ночь и никого это не удивляло и не смущало.
Вернувшись, Лиза испытала что-то вроде депрессии, но вовсе не из-за любовных связей. Ее мучила тоска по сверкающему льду, чистому снегу, обжигающему воздуху. Огни большого города, звуки, краски, реклама, голоса на улицах и в барах казались вульгарными, безвкусными. Сейчас бы она поняла своего старого московского приятеля, который, напившись, каждый раз скорбел о безвозвратно потерянной Аляске. Все над ним смеялись, считая его чудаком: нашел, о чем жалеть.
Гошка успокаивал ее, как мог, пытался развлечь и вообще был очень обеспокоен ее состоянием. А ведь он за время ее отсутствия потерял шанс получить хорошую работу.
– Почему же только сейчас я вдруг почувствовала что-то типа раскаяния? Вот что значит препарировать память. Это занятие может принести неутешительные и нелепые результаты. Еще не хватало покаяться в измене мужу, с которым рассталась почти 20 лет назад. Да я даже не могу припомнить ни одного лица, ни имени людей из той группы на Аляске. В памяти только победоносно сверкающий всюду белый снег.
«Поздно пить боржоми, когда почки отвалились», – со злой иронией выговорила Лиза дурацкую поговорочку, оставшуюся с московских посиделок. Решительно тряхнув головой, она вылила в бокал последние капли коньяка из небольшой сувенирной бутылки. – У Гошки все же устроилось в конце концов. Мы вместе уехали в Штаты. Мы считались хорошей семейной парой. И нам действительно было интересно вместе. Было бы еще лучше, если бы не его любовные притязания. «Если бы, да кабы…,» – совсем как деревенская баба вздохнула Лиза, намечая, какую следующую коллекционную бутылку открыть.
Лиза ни разу не пожалела о том, что ушла, умчалась от своего мужа. Да, Гошка любил ее. Но его обожание, его любовь, постоянное физическое хотение давили на нее, ущемляя, как ей казалось, ее личностную свободу, вызывали такие приступы раздражения и даже истерики, что потом она была противна самой себе. А потому злилась еще больше. А главное, она сама тогда еще жаждала любить, а он все повторял, что его любви хватит на двоих. Когда они расстались, Лиза почувствовала почти забытую радость и легкость бытия, подъем творческих и душевных сил и такое ощущение свободы, которое она испытывала, пожалуй, только в детстве на каникулах. Лиза убежала, не оглядываясь, очень редко вспоминала о Георгии, а если встречала, случайно и ненадолго, никогда не стремилась возобновить отношений. Она с огромным удовольствием пустилась в самостоятельное плавание, где давным – давно и пребывала. До весны прошлого года. Оказалось, что сумасбродные ветры, которые столько лет дули ей в паруса и уводили ее, как она была уверена, все дальше от Георгия, лишь приближали ее к нему. Вот уж, действительно, неисповедимы пути Господни.