Сцены из провинциальной жизни
Шрифт:
Марианна не из тех, кто жалуется, но он чувствует, как весь фильм она ерзает рядом с ним. Когда он украдкой бросает на нее взгляд, видит, что она чистит ногти, не глядя на экран. «Тебе не понравилось?» — спрашивает он после. «Я не могла разобрать, о чем там», — отвечает она. Оказывается, она никогда не видела фильмов с субтитрами.
Он приглашает ее выпить кофе в свою квартиру — вернее, в квартиру, где временно обитает. Уже почти одиннадцать. Теодора легла спать. Они сидят, скрестив ноги, на толстом ковре в гостиной, закрыв дверь, и тихо беседуют. Она не его кузина, но она подруга кузины, она с его родины, и ее окружает волнующая
Марианна — девственница. Он обнаруживает это, когда наконец укладывает ее, обнаженную, в большую двуспальную кровать. Он никогда прежде не спал с девственницей, никогда не задумывался о девственности как о физическом состоянии. Теперь он получает урок. У Марианны идет кровь, когда они занимаются любовью, и продолжает идти после. С риском разбудить няню ей приходится прокрасться в ванную комнату, чтобы вымыться. Пока ее нет, он включает свет. На простынях кровь, все его тело в крови. Они — как это омерзительно! — валялись в крови, как свиньи.
Она возвращается, завернувшись в купальное полотенце.
— Мне нужно идти, — говорит она.
— Последний поезд уже ушел, — отвечает он. — Придется переночевать здесь.
Кровотечение не прекращается. Марианна засыпает, засунув между ног полотенце, которое все больше намокает. Он лежит рядом с ней и не может заснуть от беспокойства. Не надо ли вызвать «Скорую помощь»? Можно ли это сделать, не разбудив Теодору? Марианна, судя по всему, не встревожена, но что, если она только притворяется ради него? Что, если она слишком невинна или слишком доверчива, чтобы понять, что происходит?
Он убежден, что не заснет, но засыпает. Его будят голоса и звук льющейся воды. Пять часов, на деревьях уже поют птицы. Он с трудом поднимается и прислушивается, стоя под дверью: голос Теодоры, потом Марианны. Он не слышит, о чем они говорят, но это может иметь для него неблагоприятные последствия.
Он снимает с кровати простыни. Кровь просочилась на матрац, оставив огромное неровное пятно. Со смешанным чувством вины и злости он переворачивает матрац. Пятно обнаружат, это лишь вопрос времени. К тому моменту он должен исчезнуть, непременно исчезнуть.
Марианна возвращается из ванной в чужом халате. Она ошеломлена его молчанием, его сердитыми взглядами.
— Ты же мне не сказал, что нельзя, — оправдывается она. — Почему я не должна была с ней говорить? Она милая старушка. Милая старая aia.
Он вызывает по телефону такси, потом подчеркнуто ждет у парадной двери, пока она одевается. Когда подъезжает такси, он, уклоняясь от ее объятий, сует ей в руку банкноту в один фунт. Она смотрит на деньги с изумлением.
— У меня есть деньги, — говорит она. Он пожимает плечами и открывает перед ней дверцу такси.
Оставшиеся в этой квартире дни он избегает Теодору. Уходит рано, возвращается домой поздно. Когда он здесь поселился, то нанимался охранять эту квартиру от мужа и вообще быть под рукой. Один раз он уже не выполнил свои обязанности и теперь снова оказался не на высоте, но ему все равно. Удручающий секс, шепчущиеся женщины, окровавленные простыни, пятно на матраце — ему бы хотелось оставить всю
Приглушив голос, он звонит в общежитие на Эрлз-Корт и просит позвать к телефону кузину. Она уехала, говорят ему, она и ее подруга. Он кладет трубку и с облегчением вздыхает. Они уехали, он в безопасности, больше не нужно с ними встречаться.
Остается вопрос: что делать с этим эпизодом, как вписать его в историю своей жизни, которую он себе рассказывает. Он вел себя позорно, тут нет никаких сомнений, вел себя как хам. Возможно, это старомодное слово, но точное. Он заслуживает пощечины, даже плевка в лицо. А поскольку никто не дал ему пощечину, он, конечно, будет себя грызть. Ну что же, таков будет его договор с богами: он накажет себя, а в ответ, надо надеяться, история о его хамском поведении не всплывет.
Однако есть ли какая-то разница, если в конечном счете эта история и всплывет? Он принадлежит к двум мирам, изолированным друг от друга. В мире Южной Африки он не более чем призрак, струйка дыма, который быстро рассеивается и скоро исчезнет навсегда. Что касается Лондона, то здесь он, в сущности, никому не известен. Он уже начал поиски нового жилья. Когда он найдет комнату, он уже никогда не встретится ни с Теодорой, ни с Меррингтонами и растворится в неизвестности.
Однако в этой печальной истории есть еще что-то, кроме стыда. Он приехал в Лондон, чтобы делать то, что в Южной Африке невозможно: исследовать бездны. Не спустившись в бездны, нельзя стать художником. Но что такое эти бездны? Он-то думал, что тащиться по обледенелым улицам, с сердцем, онемевшим от одиночества, — это и есть бездна. Но быть может, реальные бездны — это нечто другое, и они проявляются в неожиданной форме: например, во вспышке злобы против девушки с утра пораньше. Возможно, эти бездны, которые ему так хотелось измерить, таились в нем все время: бездны равнодушия, бессердечности, хамства. Если отдаться своим наклонностям, своим порокам, а после грызть себя, как он это делает сейчас, — поможет ли это сделаться художником? Сейчас он не понимает, как это может произойти.
По крайней мере эпизод завершен, остался в прошлом, запечатан в памяти. Но это не так, не совсем так. Приходит письмо с почтовым штемпелем Люцерны. Не задумываясь, он вскрывает его и начинает читать. Оно написано на африкаанс. «Дорогой Джон, я подумала, что должна известить тебя, что со мной все в порядке. Марианна тоже о’кей. Сначала она не понимала, почему ты не звонишь, но спустя какое-то время приободрилась, и мы хорошо проводим время. Она не хочет писать, но я подумала, что напишу в любом случае, чтобы сказать: надеюсь, ты обращаешься так не со всеми девушками, даже в Лондоне. Марианна особенная, она такого обращения не заслуживает. Тебе следует хорошенько подумать над жизнью, которую ты ведешь. Твоя кузина Ильзе».
Даже в Лондоне. Что она хочет этим сказать? Что даже по лондонским нормам он вел себя постыдно? Но что знают о Лондоне и его нормах Ильзе и ее подруга, прибывшие прямо с пустошей Оранжевого свободного государства? «Лондон становится хуже, — хочется ему сказать. — Если бы вы остались здесь на какое-то время, а не помчались к лугам и коровам с колокольчиками, могли бы и сами это узнать». Но на самом деле он и сам не верит, что тут виноват Лондон. Он читал Генри Джеймса и знает, как легко стать плохим, — для этого нужно только расслабиться.