Счастье по наследству
Шрифт:
— Знал о чём, Эмма?
Марк зеркалит в меня обращением по имени, и я немного оттаиваю.
— Что Лекс — мой сын, — я делаю ударение на слове «мой», — сын Николь и вашего отца.
Он смотрит на меня так долго, что от холода я начинаю стучать зубами. Ещё минута, и воспаления лёгких не избежать.
Марк отмирает и качает головой.
— Нет. Я об этом не знал.
— Но моя мать…
Догадка простреливает сквозь меня, как стрела, выпущенная из арбалета. Я сгибаюсь под тяжестью этого удара. В буквальном смысле сгибаюсь, упираясь
Что же я наделала?! Что же я наделала, глупая?!!
Вдох-выдох. Вдох-выдох…
Сильные руки подхватывают меня и тянут вверх. Меня бьёт такая крупная дрожь, что я едва стою на ногах. Сделай шаг, и упадёшь. Растянуться на ледяной дорожке подобно смерти, и я отчаянно вцепляюсь в держащие меня руки.
В следующее мгновение мои ноги всё же оказываются в воздухе. Марк прижимает меня к груди — такой широкой и надёжной — и несёт к дому.
— Доставайте ключи, Эмма. Похоже, нам о многом придётся поговорить.
Глава 17
Soundtrack Photograph by Ed Sheeran
Эмма Бейтс — первая женщина, которую я осознанно беру на руки. Никогда не испытывал в этом потребности. Вечеринки в колледже, когда «на руках» означало «через плечо и в постель», не в счёт.
Сейчас это выражение заботы — ничего более. У меня голова идёт кругом от потока информации. У девушки, похоже, тоже. До сих пор дрожит, хотя я крепко прижимаю её к себе, пока поднимаюсь по ступеням крыльца. Там мне приходится отпустить Эмму и, что очень странно, я почти испытываю от этого разочарование.
Она лёгкая. Высокая, худощавая, однако под объёмным пиджаком и юбкой старушечьей длинны её формы довольно хорошо прощупываются. А ещё я невовремя вспоминаю то красное платье.
Эмма долго роется в сумке в поисках ключей, бормочет что-то себе под нос, чертыхается. Наконец вытаскивает связку. Роняет. Охает, наклоняется, чтобы поднять, но я останавливаю.
— Успокойтесь вы уже! — рявкаю, и девушка замирает. Зря я так, но в подобной ситуации всегда есть тот, кто повышает голос первым.
Сам поднимаю ключи, сам вставляю в замок и открываю. Невелика премудрость.
Эмму в собственный дом приходится подталкивать.
Сам захожу без приглашения.
Щёлкает кнопка выключателя, небольшую прихожую заливает жёлтый свет. Я оглядываюсь.
Велосипед. Игрушки. Куртки, три пары кроссовок — всё маленькое, явно не Эммы. Резиновые сапоги вот Эммы. Они оранжевые.
Лестница на второй этаж. Перила белоснежные. Вычищенные. Столбики круглые на поворотах. На двух ступенях мины — детальки от конструктора Лего. Ох, сколько раз мне влетало за них от матери!
— Гостиная прямо. Проходите.
Говорит сквозь зубы. Либо замёрзла, либо еле справляется с тошнотой. А, может, и то и другое.
— Где у вас ванная?
— Н-наверху-у.
— А кухня?
— П-прямо и налев-во.
Беру её за руку и веду на кухню.
Думаю, с Эммы хватит и рук.
Я осторожно массирую её безвольные пальцы. Тонкие, нежные, с идеальной формой ногтей, не покрытых лаком. Знаю, что за подобную натуральность женщины платят большие деньги, но это, кажется, не её случай.
Тёмная макушка упирается мне в подбородок. От волос приятно пахнет, и по мере того, как девушка отогревается, запах становится сильнее. Не сладкий — свежий, может, это просто аромат её шампуня, но всё равно приятный.
Рукава пиджака Эммы намокли, манжеты моей рубашки тоже. Но мы всё равно стоим вместе и греем руки под водой. Я понимаю, что уже не держу руки Эммы — это она держится за меня, замерев в одном положении. Думает? Вспоминает? Или тихо плачет, что через секунду подтверждается еле слышным всхлипом.
Надо заканчивать.
— Достаточно, — говорю я тихо, и девушка подо мной вздрагивает.
Мои руки свободны, я выключаю воду и оглядываюсь в поисках полотенца. Вот оно — небольшое, белое, висит на спинке стула. Пока я вытираю руки, Эмма всё так же понуро стоит над раковиной.
— Идите наверх и примите душ. Я подожду.
Она кивает, тыльной стороной обеих ладоней с силой трёт глаза и, не оборачиваясь, направляется к выходу.
— Надеюсь, кофе у вас есть? — спрашиваю, пока Эмма ещё здесь.
Девушка замирает на мгновение, слегка поворачивает голову и несколько раз откашливается, прежде чем заговорить.
— В правом шкафчике. Растворимый. Извините.
Голос звучит безжизненно. Ко мне она так и не поворачивается, вероятно, чтобы не показывать заплаканное лицо.
— Ничего страшного.
Снова кивок, и через мгновение она исчезает.
Я оглядываюсь. Кофе не хочется — это была проверка, а вот чайник поставить всё же следует.
Десять минут, проведённых в доме Эммы Бейтс, дают хорошее представление и о ней самой и о том, как живёт её семья.
Кухня чистая и светлая. По количеству вещей, которым здесь не место, понятно, что это любимая комната в доме. На краю стола карандаши и обрезки цветной бумаги. Здесь же сдвинутый в сторону лэптоп. Посуда аккуратно расставлена в шкафу: тарелки и кружки по размеру. Коробки с хлопьями выставлены в ряд.
В холодильнике, куда я позже сунул нос, полный набор полезных продуктов: фрукты, овощи, йогурты и несколько сортов сыра. Контейнеры заполнены остатками блюд, и у меня невольно сводит желудок. Эмма спутала мне все планы, я так и остался без ужина. Хотя бы соку выпить, что ли? Я осматриваюсь и нахожу целый галлон на нижней полке рядом с пакетом молока.