Счастье по наследству

Грушевицкая Ирма

Как она там говорила о мальчике? «Ни в чём таком он не нуждается»? А в чём нуждается семилетний пацан? Во внимании родителей, в тёплой одежде, домашней еде, тарелке с любимым супергероем? У Лекса Бейтса это красный паровоз и Тор. Фотография в образе последнего среди многих прочих прикреплена к дверце холодильника магнитом.

Костюм самодельный. На чёрное трико наклеены выкрашенные серой краской картонные доспехи. Похоже, мальчик делал их вместе с матерью: какая-то часть прокрашена лучше, какая-то хуже. А вот серебряный шлем покупной. Я это точно знаю, потому что он лежит на одном из

стульев вокруг стола. Возможно, Лекс надевает его за завтраком. Я так делал с маской человека-паука, пока однажды едва не довёл до инфаркта горничную матери.

Мне кажется, Эмма за такое не ругает. Она тоже есть на том снимке. Стоит рядом в образе Чудо-женщины в чёрном плаще, красном мини платье и уже знакомых мне оранжевых сапогах. Её волосы распущены, на голове жёлтая корона, на лице сияет широкая улыбка.

Только теперь я замечаю сходство с Николь. Та постоянно улыбалась. А вот улыбку её сестры я вижу впервые.

Рассматриваю другие фотографии и беру в руки ту, где её сын снят крупным планом. Снимок немного затёрт, похоже, он один из любимых. У мальчика светлые волосы, тёмные глаза и… и я не нахожу ничего, что могло бы указывать на наше с ним родство. У матери хранятся мои детские снимки, но я могу точно сказать, что Лекс Бейтс на меня в этом возрасте не похож. На отца — не знаю. Может, и похож, как похожи друг на друга все маленькие дети. Но одно я знаю точно: мы не братья.

Я поверил лишь на мгновение — уж очень убедительной выглядела Эмма, когда сообщала мне об этом. Её удивление, конечно, не сравнится с моим. Но больше меня удивило, как она запаниковала, когда заговорила о матери. При нашей первой и единственной встрече Линда Бейтс ни словом не обмолвилась о том, что у моего отца есть внебрачный сын, а уж эта дамочка своего точно не упустит. Я-то знаю, что это не может быть правдой, и всё же мне очень хочется выслушать версию Эммы. Вернее, версию, которую скормили ей Николь и её мамаша.

Девушка возвращается минут через пятнадцать, всё ещё бледная, но по крайней мере больше не дрожит. На ней спортивные штаны и объёмная толстовка. Капюшон натянут на голову, на лице мрачная решимость.

Кто-то явно приготовился обороняться.

Храбрый мышонок.

По мне злость намного лучше слёз, но я всё равно испытываю недовольство. На сегодня битв достаточно. По крайней мере, между нами.

Мне нравится, что Эмма смотрит прямо, не скрывая красных глаз и не юля. Нравится её непреклонный тон, когда прямо с порога она бросает мне в лицо:

— Пока вы не натравили на меня ваших адвокатов, предупреждаю: Лекса я вам не отдам.

Молодец, Минни! (от Минни Маус — подружки Микки Мауса — прим. автора). Иного я и не ожидал.

— Немногим позволительно говорить со мной в таком тоне, мисс Бейтс. На сей раз спишу на обстоятельства.

Ещё одна проверка на прочность, но Эмма мастерски держит удар. Второй раз за сегодняшний день не тушуется там, где другие делают под собой лужу.

— Обстоятельства таковы, мистер Броуди, что я прошла через все обязательные процедуры по усыновлению. В глазах закона Лекс — мой сын. Вы можете оспорить это решение, но знайте…

— Прежде чем пугать законами, которые мои адвокаты

точно знают лучше вас, может, сначала накормите ужином?

Храбрый мышонок тушуется, разом теряя свой боевой настрой.

— Кого? Адвокатов? — переспрашивает растеряно.

— Пока только меня.

— В-вас? — Эмма снова заикается. Похоже, у неё это всегда происходит от волнения.

— Да. Я чертовски голоден, а в баре ваших друзей чертовски плохо кормят. Вспомните законы гостеприимства, мисс Бейтс.

Капюшон летит вниз, упрямый подбородок — вверх.

— Я вас не приглашала.

— Тоже верно. Сейчас два часа ночи. Искать круглосуточную закусочную в незнакомом городе не с руки.

— Тушёное мясо с овощами будете?

— Только не говорите, что собираетесь тушить его для меня прямо сейчас.

— Для вас я прямо сейчас гостеприимно его разогрею.

Эмма достаёт из холодильника один из контейнеров и ставит его к микроволновку. Включает духовку, кладёт в неё несколько слайсов замороженного хлеба и начинает накрывать на стол. Тарелки, приборы, стаканы для сока. Не забывает даже салфетки.

Пока не поступило официальное приглашение, я стою, прислонившись к подоконнику, и не без интереса слежу за её перемещениями.

Ни одна из моих знакомых не утруждает себя готовкой. Нажать на кнопку кофемашины — всё, на что способны женщины моего круга. Не скажу, что это сильно меня беспокоит, но сейчас я с удовольствием наблюдаю за Эммой. Ни одного лишнего движения, никакой суеты. Она на своей территории и в своей стихии — мне почти незнакомой.

В своём доме на кухне я нечастый гость, и максимум, что там делаю — так же разогреваю в духовке еду, оставленную помощницей по хозяйству. Случается это не часто, и я всегда заранее предупреждаю, если собираюсь ужинать дома. Бывает, что не один — тогда даю указание, из какого ресторана заказать еду.

На холодильнике у Эммы реклама круглосуточной пиццерии, но она греет мне мясо. Зря я так, о гостеприимстве-то.

От ароматов горячего хлеба и мясного соуса сводит желудок.

— Присаживайтесь.

Мать устроила бы мне гневную отповедь, что я собираюсь сесть в присутствии дамы, но сейчас не до манер.

Выдвинув стул, я сажусь на место, которое указывает хозяйка дома, и сразу тянусь к кувшину с соком.

— Руки!

Кувшин с грохотом приземляется на стол, а я в изумлении поворачиваюсь к Эмме, которая стоит у разделочного стола над контейнером разогретого мяса. Глаза, и без этого большие, становятся похожими на блюдца. Девушка вскидывает руку и закрывает рот ладошкой.

— Простите, — стонет она. — Я по привычке.

— Правильная привычка, — соглашаюсь я и, с неохотой поднявшись, направляюсь к раковине.

Едим мы в тишине. Наши порции одинаковые. У Эммы в тарелке больше овощей, а у меня мяса. По той же привычке она сделала это, или же потому, что я мужчина — не знаю. На самом деле, мне всё равно. Я готов съесть хоть три таких тарелки.

Пряно, ароматно, сытно.

— Вкусно, — говорю это больше для себя, чем для хозяйки.

Эмма бросает на меня быстрый взгляд и снова утыкается в свою тарелку.