Счастье в награду
Шрифт:
— Гален, поймите, это крайне важно. Вы должны мне поверить.
А разве она не верит? Ну допустим, с Кей было все так, как сказал он. Но что касалось остального… Вряд ли живущий в нем чувственный, ненасытный самец способен целые годы обходиться не просто без любви — даже без секса.
— Ну что ж, — чуточку грустно произнес он, прерывая молчание. — Пожалуй, вам следует все хорошенько обдумать, прежде чем что-то решать.
«Мне вовсе не нужно думать! Я верю тебе! Конечно, верю!»
— Да, — скованно пробормотала Гален. И неловко взмахнула в воздухе пергаментным
— Примете горячий душ? А лучше постараетесь вздремнуть, пока есть такая возможность.
— Я устала, — тихо призналась Гален. Этот день, начавшийся в 3.13 звонком убийцы, оказался удивительно долгим и утомительным.
— Добрых вам снов, Гален.
Она молча кивнула и поплелась из мраморного холла по белоснежной ковровой дорожке, устилавшей путь до дверей спальни, где ее ждала иллюзия красок, надежды и весны.
При виде осиротевшей гостиной, где больше не теснились на диване ее Барби, у Гален тоскливо сжалось сердце.
Она уже прошла половину пути, когда услышала за спиной его голос:
— Гален!
Отчаянный, чуть ли не грубый окрик приковал ее к месту. Она замерла, едва переводя дух. А когда набралась отваги и оглянулась, увидела плещущееся в серых глазах отчаяние.
— Что?
— Я еще никого не любил.
И она чуть не кинулась к нему, к своему сероглазому айсбергу. На полном ходу. Лукас все еще стоял у порога и держал в руках ее бирюзовое пальто — осторожно и бережно. Даже после того как Гален обвинила его во лжи, он не скомкал и не смял пушистый мохер.
Лукас Хантер затаился там, у дверей, словно тлеющий под пеплом огонь. Он был совершенно неподвижен, словно закаменел.
Как в один голос утверждают морские историки, именно эта неподвижность и обрекла «Титаник» на гибель. Если бы Атлантический океан не был в ту ночь столь предательски спокоен, если бы поднялась хоть малейшая волна, капитан смог бы заметить глыбу льда, скрытую за полосой тумана, различить ее хищный блеск до того, как стало слишком поздно.
— Я тоже, — еле слышно прошептала Гален, хотя нисколько не обманывалась его неподвижным спокойствием и отлично сознавала грозившую опасность. Она успела в следующую секунду скрыться у себя в спальне. Но поздно. Ей уже не спастись. Потому что не успела она сказать первую часть признания «Я тоже никого не любила», — как торжествующий хор в ее душе пропел остальное.
«До сих пор».
«До сих пор…»
Глава 18
«До сих пор. До тебя».
Хор в душе никак не желал умолкать, он упрямо повторял этот короткий, отчаянный припев, звенел у нее в ушах, пока, послушная совету Лукаса, она принимала горячий душ, и каждая капля воды словно добавляла в него свою ноту.
Хорошо, отлично. Ты в него влюблена. Не ты первая, не ты последняя. Взять хотя бы ту же неповторимую, очаровательную Кей. Но не следует окончательно терять голову, верно? Потому что твои глупые выдумки ничего не стоят, если вспомнить, из-за чего все это затевалось —
Выходя из душа, Гален вдруг почувствовала, что от усталости валится с ног, а значит, действительно скоро заснет. Вот сейчас она заберется на кровать под балдахином и свернется в маленький, уютный комочек, словно цветок в ожидании весны. Правда, из нее выйдет довольно неуклюжий бутончик. Если вообще можно составить цветок из дощечек и палок.
И тут же упрямая память зашептала: есть такие! Там, давно, в Канзасе, всех девочек в их классе учили, как нужно посадить сад, чтобы простое безликое здание превратилось в чей-то дом.
Луковицы тюльпанов, округлые, гладкие на ощупь, как каштаны, вылущенные из скорлупы. Спящие гиацинты очень походили на обычный лук, закутанный в слои пурпурной кожуры. А вот луковички нарциссов выглядели такими же узловатыми и неловкими, как и сама Гален. Решено. Она будет луковичкой нарцисса. Теперь можно спокойно залезть под одеяло, заснуть и ждать весны.
И только одно мешало ей осуществить свое желание: измятый пергаментный пакет. Он лежал там, куда его бросили: прямо посреди кровати. Ну и черт с ним. Она просто скинет его на пол, чтобы ничто не нарушало этого ощущения свежести и чистоты во всем теле.
Но пальцы словно обрели свою волю и проворно расправили края, скомканные его сильной, властной рукой, умевшей двигаться так осторожно… и нежно.
И что дальше? В глаза ударили яркие переливы живого цвета, зашелестели атлас и шелк. «Не мой вкус, — сказал Лукас Хантер. — И не ваш».
Но это был определенно ее размер — тот самый ничтожный, до смешного далекий от нормального женского тела размер, который несчастное чучело приобретает обычно для своих крошечных грудей и тощих бедер. Тютелька в тютельку для нее.
Лукас Хантер отлично разглядел суть, скрытую под слоями бесформенной грубой одежды, и приобрел все эти вызывающие, возбуждающие штучки. Они были не в его вкусе и не в ее, но так совпадали по размеру… Возможно, если бы ей хватило ума, она тоже сумела бы отыскать что-нибудь по своему размеру в той сказке для новобрачных? Ведь Лукас сам отвел ее к фате и вышитым розам. К тому, что было в ее вкусе. А может и в его?
«До сих пор».
«До тебя».
Телефон на ночном столике разразился резкой, пронзительной трелью. А почему бы и не сейчас? Электронному голосу вовсе ни к чему ждать, пока она заснет, чтобы вернуть с небес на землю!
Гален долго смотрела на аппарат, чей мягкий голубой оттенок внезапно показался ей суровым и холодным. Наконец, глубоко вздохнув, сняла трубку.
— Гален?
— Джулия!!!
— Да. Здравствуй. Это я.
— Здравствуй! Не могу поверить… Как ты там?
— Волновалась. Из-за тебя. Я как раз смотрела новости по федеральному каналу. Это что, правда про какого-то убийцу, который держит в страхе весь Нью-Йорк? И постоянно названивает тебе?
«Названивает нам», — с оторопью вспомнила Гален.