Счастливчики с улицы Мальшанс
Шрифт:
— Ну чего уставился, парень? Да, я тот самый Лукас! Тот самый! Скажи-ка, ты исполняешь много песенок нашей фирмы?
— Да, господин Лукас, конечно, Они… они ведь самые… лучшие. — Юл чуть заикался.
— Ну, а эта? Про счастливчиков? Что-то я её не помню!
— Эту я сам сочинил, господин Лукас, И про голубого попугая, У меня ещё есть. Я…
Погоди. Что значит сочинил? Музыку или слова? — Лукас внимательно рассматривал Юла.
— И то и другое, господин Лукас.
Юл был так взволнован, что не заметил взглядов, которыми обменялись Лукас и его заокеанский друг.
— Интересно, интересно! — заметил Лукас, хоти его лицо не выражало ничего, кроме скуки, он даже зевнул. — Забавно! Знаешь что? — сказал он, опять зевая, — Зайди завтра к нам в контору, Может, что-нибудь сделают для тебя мои ребята. Возьми эту карточку.
Лукас достал из кармана небольшой, ослепительно белый кусочек картона, на котором стояло всего три слова! «Лукас-мелодии». Президент». Вынув ручку, он нацарапал в уголке карточки какой-то крючок, протянул её Юлу и снисходительно улыбнулся.
— Собратьям по профессии надо помогать друг другу. Ты нам спел сегодня, а я скажу ребятам, чтоб подыскали тебе чего-нибудь получше. Ты здесь сколько имеешь. В неделю, с чаевыми и за вычетом «дани?»
— Сто. Сто пятьдесят… — на всякий случай приврал Юл.
— Ну-ну… — неопределённо промычал Лукас ж протянул Юлу тонкую сухую руку.
Когда Юл отошёл, Лукас устремил вопросительный взгляд на толстяка.
— Да. Думаю, что да, — задумчиво произнёс Том, отвечая на невысказанный вопрос. — Длинный, смазливый. Девки помирать будут. Сам музыку пишет, слова. Сам поёт.
— Ну, поёт-то он, прямо скажем… — заметил Лукас с гримасой. — Да и музыка у него…
Том укоризненно посмотрел на своего собеседника.
— Ну, дорогой, уж не тебе говорить: «поёт», «музыка». Поставишь усиленные микрофоны, слова и музыку ему твои ребята такие накатают, что только держись! А раструбите, что сам пишет…
Помолчав, Том спросил:
— Скажи, Лукас, почему тебе так везёт? А? Ты их как грибы в лесу находишь. А?
Лукас самодовольно усмехнулся. «Находишь, находишь»! Конечно, находит! Слава богу, дело у него поставлено. Пятьдесят человек круглый год болтаются по свету, пропивают его деньги в таких вот кабачках, на студенческих вечерах, праздниках песни в деревнях и городишках. Ещё сотня ежедневно принимает в студии бессчётных кандидатов. Бледные и дрожащие, они шепчут своими жалкими голосишками какую-нибудь песенку, умоляюще глядя на равнодушных экзаменаторов. Ещё две сотни трудятся ночами, создавая слова и музыку песен, за которые получают гроши и которые в миллионах экземпляров разносят по земному шару пластинки «Лукас-мелодий». Их будут петь, под них танцевать миллионы юношей и девушек, и пластинки эти доставят на своих мелодичных крыльях миллионы долларов в сейфы прославленной фирмы.
Но главное не в этом. Главное даже не в чудесной, сложнейшей аппаратуре, могущей шипящий, скрипучий, глухой голос сделать на пластинках звонким и чистым, задушевным и проникновенным, громким и надрывным. Главное — в рекламе!
Не пятьдесят, не сто, не двести, а две с половиной тысячи человек работают в отделе рекламы и сбыта продукции фирмы! Здесь сидят коммерческие гении, получающие оклады министров, — художники, писатели, ораторы, режиссёры… Именно им обязаны сказочным успехом случайные избранники, а не своим талантам, длинным ресницам, чувственным губам, мужественному профилю, а то а вообще неизвестно чему. Именно они, безвестные, безликие коммерческие гении рекламы, создают клубы, члены которых собирают пуговицы от одежды очередного кумира его старые галстуки или шнурки от ботинок. Это они вызывают бешеные погромы во время концертов, самоубийства пылких поклонниц, всевозможные трагедии и сенсации.
Они изучают спрос и сами создают его. Они «запускают» моду на ту или иную музыку или танец. По их рекомендации всемогущий президент фирмы господин Лукас вызывает из небытия и низвергает в небытие очередные знаменитости.
«Находит»! Нет, милый Том, великий Лукас не находят, а создаёт знаменитых, популярных эстрадных певцов.
Этот мальчишка, как его, Юл Морено, и ещё сотни тысяч таких, как он, могут до седых волос петь, сочинять музыку и песни и никогда не знать сытого дня. Конечно, среди них есть немало талантливых! Но без него Лукаса, они ничто. Они не пробьются! Больше того, если они попытаются пробиться помимо него, он сумеет закрыть для них двери любого театра, концертного зала, музыкальной фирмы.
…Ложась в четыре, утра, Юл просыпался обычно не раньше двенадцати. Поэтому его мать была немало удивлена, услышав, что сын завозился за ширмой, хотя пробило только десять.
— Юл, мальчик мой, что случилось? — спросила она с беспокойством.
Но Юл промчался мимо неё и исчез за дверью, крикнув лишь «Здравствуй, мама!». Он спешил в ванную, помещавшуюся в конце коридора я обслуживавшую всех жильцов этажа. Вернулся он через несколько минут, часто вымытый, аккуратно причёсанный. Торопливо надевая за ширмой свой праздничный костюм, Юл, наконец, поведал матери событие вчерашнего вечера.
— Я сейчас побегу туда, мама! Ну не выйдет так не выйдет. Что я теряю?.. — уговаривал он скорее себя, чем мать.
— Дай тебе бог, мой мальчик! Дай тебе бог! Я верю, что всё будет хорошо… Я буду молиться…
Юл был весь мокрый от волнения, когда подходил к десятиэтажному дому из стекла и бетона, на крыше которого днём и ночью сверкали гигантские буквы: «Лукас-мелодии» — и крутилась пластинка метров десяти в диаметре. Снабжённые фотоэлементом, широкие стеклянные двери автоматически раскрылись, когда он робко подошёл к ним, и Юл очутился в сверкающем светлым металлом и розовым мрамором вестибюле.
Посредине возвышался ржавый, скрученный велосипед с припаянными к нему кастрюлями и крышкой от унитаза. Это было произведение знаменитого скульптора-абстракциониста обошедшееся фирме в восемнадцать тысяч долларов и носившее название «Гармония».
На автоматических самооткрывающихся дверях гостеприимство фирмы заканчивалось. Ещё бы! Если допустить, чтобы любой доморощенный Тинно Росси заходил сюда демонстрировать своё искусство — о-го-го! — что бы тогда получилось…
Не успел Юл оказаться в вестибюле, как к нему подошёл швейцар с переломанным носом и расплющенными ушами. Ещё трое-четверо таких же стояли у лестницы и лифтов. Их многоопытный взгляд мгновенно определял посетителя. Они безошибочно склонялись в глубоком поклоне перед «нужным» и решительно выбрасывали на улицу «ненужного». Юл, несмотря на свой праздничный костюм — а может быть, именно поэтому, — явно относился к категории «ненужных».
— Эй, парень! Далеко? — спросил швейцар, становясь между Юлом и лифтами.
— Господин Лукас назначил мне прийти… Я…
— Господин Лукас? Лично? — швейцар иронически улыбался. — А он не обещал прислать за тобой машину?
— Вот, господин Лукас дал мне это… — сказал Юл, подавая карточку, оставленную ему Лукасом в кабаре.
Швейцар поглядел на таинственный знак в уголке картонного квадратика, который на условном языке сказал ему: подателя немедленно препроводить в приёмную президента компании, минуя все инстанции.