Считай звёзды
Шрифт:
— Да, я не против, — ложь во благо. Ложь, которая нужна Лиллиан сейчас, чтобы почувствовать себя лучше. Только ради неё можно потерпеть, так как, напомню, хорошо к ней относилась на протяжении всех трех лет её отношений с отцом. Всё испортило присутствие О’Брайена. И будет портить всегда.
Женщина впервые за утро искренне улыбается, а глаза её больше не демонстрируют безысходность, что окутывает внутри:
— Спасибо, Райли.
Да, Райли. Спасибо за ложь.
Зеркало открыто демонстрирует мое внешнее состояние, ничего не скрывает, наверное, поэтому мне нравится в него смотреться. Абсолютно всё: начиная с тем созвездием родинок на шее, заканчивая тонкими красными
Первый урок через пятнадцать минут, а я медленно разбираюсь с пуговицами своей темно-зеленой клетчатой рубашки. Наблюдаю за ленивыми движениями своих пальцев в отражении. Неужели, мне настолько не хочется покидать комнату? Это ненормально для меня. Может, излишнее сидение дома вызывает отвыкание от активности? Думаю, стоит заставить себя выбираться. Давно не ходила гулять с друзьями, может, у них на сегодня что-то запланировано?
Опускаю взгляд на свои темные джинсы, что слишком обтягивают ноги. Мои любимые порваны, в них я чувствовала себя не так сковано. Неприятное ощущение. Волосы еле расчесываю, убирая в неопрятный пучок, который никак не хочет выглядеть лучше, поэтому опускаю руки, громко выдохнув. Сутулюсь. Смотрю на себя.
Откуда эта тяжесть, Райли?
Раз, два, три.
Считаю звёзды.
Не помогает.
Хмуро фыркаю под нос, застегнув последнюю пуговицу, тем самым пережав шею. Теперь чувствую себя комфортнее. Беру рюкзак, покидая комнату, и совершенно не тороплюсь, пока иду по коридору к лестнице. Слышу голоса взрослых в прихожей и спускаюсь на пару ступенек вниз, прежде чем вовсе остановиться, пальцами поправляя ремни груза на спине.
— Он отказывается оставаться в больнице, — Лиллиан еле стоит на ногах, удерживая равновесие, пока отец помогает ей надеть теплую кофту:
— Тогда поставь его перед выбором: либо больница, либо мой дом, — да, умение быть категоричным — его определенный талант.
— Но… — женщина очень мягкая по натуре, так что невольно задумываюсь о том, что они подходят друг другу: мужчина жесткий, она — наоборот.
— Это дети, Лиллиан, — отец открывает дверь, и я вижу, как он стреляет в меня взглядом. — Они пока малы, чтобы что-то решать.
Выходят. Закрывают дверь. Стою.
Мы — дети.
Мы ничего не решаем, но, быть может, взрослые правда лучше разбираются в ситуации, и проблема нашего детского непонимания происходящего не в том, что мы малы для этого, а в том, что эти самые «взрослые» не раскрывают тонкостей проблемы.
Вина в отсутствии разговоров между ребенком и его родителем.
Вина в недоверии.
— Опять О’Брайен отсутствует? — учительница по физике с довольной улыбкой что-то помечает в журнале, качнув головой. — Точно жалобу подам, — думаю, это её личная победа — подать докладную. Кто хочет держать подобный сброд в классе?
За окном такое же бледное небо. Мои чувства к нему не изменились. Абсолютное «ничего». Никаких положительных и негативных эмоций. Пустота в отношение всего, что происходит вокруг: плевать на разговоры одноклассников, плевать на друзей, которые обсуждают поездку на реку сегодня после школы, плевать на шутку Остина, задевающую старую тему удовлетворения от нарастающих проблем упырей. Мне тоже кажется, что ни один из них не протянет здесь до конца года. Какое учебное заведение допустит к выпускным экзаменам подобных бездарей? Они ведь опозорят, показав ужасный результат, так что не сомневаюсь: ни один из упырей не задержится с нами. Их и без того терпели четыре года.
Но знаете, что? Мне
Подпираю щеку ладонью, уставившись на учительницу. Она продолжает с явным наслаждением помечать что-то на отдельном листе. Перевожу незаинтересованный взгляд на Агнесс, которая играет с волосами Робба, поддакивая словам Остина. Только сейчас понимаю, что русый парень любит трепать языком, любит обсуждать других, делая акцент на том, что объекты обсуждений куда хуже его, то есть себя он превозносит над ними. Вот это самоуверенность. Моргаю, с таким же равнодушием оглядываясь на пустые задние парты, за одной из которых обычно сидит Дилан. И я… Не могу точно вспомнить, где именно он сидит, то есть направления ясно, но конкретно не знаю. Еще одно подтверждение тому, что не обращаю на него столько внимания, сколько, например, на Нейтана, что постоянно бросается чем-то с задних парт.
А чем обычно занят О’Брайен? Понятия не имею. Главное, чтобы не трогал нас.
— Тебе холодно? — Остин обращается ко мне, пальцами показывая на свою шею. Говорит про мою полностью застегнутую рубашку.
— Нет, — еле принуждаю себя к открытию рта. — Просто мне так нравится.
Парень улыбается:
— Лучше, когда она немного расстегнута, так ты выглядишь больно серьезно и строго, — улыбается. Я моргаю, опуская руку под стол, и наклоняю голову, не понимая:
— А что в этом плохого?
— Ничего, просто ты не такая, — парень отвлекается на ворчание Робба, которому в волосы Агнесс вплела свой венок, а теперь не может вытащить, ведь кудри путаются. Русый не видит, я смотрю на него.
Вот оно. Я — несерьезный человек. Может, он и прав. Начинаю осторожно расстегивать верхнюю пуговицу, с полным отсутствием эмоций на лице. В поле зрения попадает Остин, вновь смотрящий на меня, и знаю, что он следит за моим действием. Открыто, даже не смущаясь того, что Агнесс или Робб могут заметить, хотя они так увлечены друг другом, что вряд ли увидят нечто подобное.
Я не рассказывала подруге о случившемся на реке в тот день.
Поднимаю глаза, когда освобождаю шею от крепкого сжатия. Встречаюсь взглядом с Остином, и тот улыбается мне краем губ, заставив неловко сглотнуть и ощутить легкое покалывание на коже щек. Парень зрительно скользит ниже, к оголенному участку шеи, и моргает, потянув одну руку к моей рубашке. Осторожно расстегивает еще одну пуговицу, чтобы открыть ключицы. Отвожу глаза, делая вид, что заинтересована происходящим между Агнесс и Роббом: девушка издевается над волосами парня, начав плести мелкие косички из кудрей, которые потом будет очень сложно расплести обратно. Однажды бедняга проходил с чудным причесоном около месяца, даже помыть голову не мог. Но, думаю, ему охотно любое взаимодействие с девушкой, чья широкая улыбка наполнена лучами летнего солнца. Причем очень жаркого.
Не реагирую, когда Остин пальцами проводит по выпирающей ключице, ведь сижу сутуло, спиной прижавшись к спинке стула. Поворачиваю голову, смотрю на него, но по-прежнему не испытываю никаких эмоций, поэтому выражение лица кажется каменным. И парень смотрит на меня вполне серьезно, убирает руку. Молчим. Смотрим.
Мы были слишком пьяны. Но я всё детально помню.
— Райли, ты чего такая? — Агнесс не отводит взгляда от волос Робба, пытаясь их распутать своими тонкими пальцами.
— Какая? — прекращаю молчаливое зрительное исследование Остина, взглянув на подругу. Робб мычит от боли, но находит силы говорить: