Сделка

Arbellaai

В голове всплыли образы Валери, раненой, испуганной. Неужели этому человеку нравится доставлять боль невинным людям? Неужели он был счастлив, когда наблюдал за плачущей, страдающей Валери, отчаянно кричавшей в моменты пыток? Вспоминая все это, я злился еще больше, покрывался красными пятнами, тяжело дышал, наблюдая за Альваро, как хищник за своей добычей. Мне хотелось убить его. Его и Октавио Варгаса. За то, что они сделали, за то, как поступили с Валери, нами…

— Ты не обязан делать все то, что он приказывает тебе, — нарушил тишину Харви, буровя взглядом Альваро.

Тот открыл глаза и уставился на Харви.

— Заткнись.

— Посмотри на нас, — мягко продолжил Харви, — посмотри на людей, что стали жертвами своих родителей, что в начале пытались им угодить, но затем поняли, насколько черствы сердца наших отцов, неспособных испытывать такое высокое чувство, как любовь, — на долю секунды мне показалось, что в глазах Альваро появились слезы, но он быстро опустил взгляд.

— Заткнись!

— Увы, — продолжил как ни в чем не бывало Харви, — никто из нас не испытал

родительского тепла, не увидел поддержки, не почувствовал себя в безопасности. Посмотри на меня Альваро, — приказал он, и почему-то Альваро повиновался. Его лицо было искажено от боли, которую он не мог пережить. — Нас всех изнасиловал мужчина, — я вздрогнул, зажмурился, подавляя в себе рвотные позывы и прогоняя прочь дурные воспоминания, что должны были быть за запертой дверью в самом темном углу моего сознания. Они не должны были найти выход, но, черт бы их побрал, они сделали это. Крики детей, мальчиков, моих ровесников, таких же одиннадцатилетних школьников, стояли в ушах, запах крови, что струилась по полу, ударила в нос, и я отчаянно покачал головой из стороны в сторону, стараясь утихомирить хаос воспоминаний и мыслей. — Мы были обычными школьниками, маленькими детьми, еще неспособными постоять за себя, — продолжил Харви. Его голос даже не дрогнул. — И знаешь, что сделали наши отцы, когда нас вызволили из плена? Отказались от нас, — его голос прозвучал словно гром посреди ясного неба. Каждый из нас передрнулся. Каждый из нас погрузился в те боль и отчаяния, что поглотили наши разумы тогда, в далеком прошлом, и не отпускали. — Они корили нас за то, в чем мы не были виноваты, смеялись над нами, считали недостойными существования. ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! — приказал Харви, когда Альваро уткнулся взглядом в колени и заплакал. Я сам не заметил, как по моим щекам заструились слезы. Слезы обиды. На мир, на Бальво, на отца, не сумевшего защитить меня, поддержать. — Мой отец пытался убить меня, когда я оказался дома! СЛЫШИШЬ?! ОН СОБСТВЕННОРУЧНО ДУШИЛ МЕНЯ В КРОВАТИ, ПОКА Я СПАЛ! — сквозь зубы процедил Харви. — Ни у кого из нас не было того детстсва, о котором мы все мечтали. Ни у тебя, ни у нас. И мы не виноваты в этом. Рафаэль не виноват в том, что твой отец — конченный урод, не сумевший испытать любовь по отношению к своим детям, не посчитавший признать тебя своим законным сыном, не решивший жениться на твоей матери, как того велит христианский закон! Нет! В этом виноваты только наши родители. Это было их право стать теми, кем они являются сейчас, совершать тот выбор, который она совершают прямо сейчас. Ни ты, ни я, ни Рафаэль, ни Джейми — никто из нас, а только отцы и матери, отвернувшиеся от своих детей в тот момент, когда они в них больше всего нуждались! Поэтому подумай, на чьей стороне ты хочешь быть, кем ты хочешь стать и каким отцом ты хочешь быть своим детям.

Закончив, Харви откинулся на холодную плитку, что покрывала стены этого зловонного места, и уставился в потолок, переводя дыхание. Впервые он открыто заговорил об этом. Мы не знали, что отец пытался убить его. Мы не знали, что он испытывал. Мы были поглощены собой и своими проблемами, позабыв о тех, кто рядом. Я потянулся к нему, но цепи не позволили коснуться даже руки Харви. По его лицу скатилась слеза, и Зейн тут же дернулся в его сторону, чтобы стереть ее, чтобы заглушить эту снедающую душевную боль.

Я услышал плач. Повернувшись в сторону, откуда он исходил, я увидел Темпла, который превратился в маленького ребенка, в того беззащитного мальчика, что познал страдания. Почему-то я заплакал вместе с ним. Я вспоминал. Вспоминал все то, что было там, все то, что испытал. Боль, пронзительная, нестерпимая, охватила мои разум и тело. Я бежал, по мокрой земле, что хлюпала под босыми ногами, ранился об острые ветки и камни, падал, вставал, бежал и снова падал, ловил ртом воздух, оглядываясь назад и моля Бога, чтобы этого мужчины не было позади меня, чтобы я мог от него оторваться, но Бог тогда был глух к моим молитвам. Я споткнулся, кубарем полетел вниз, по склону холма, сломал ногу, взвыл от боли, и он нашел меня. Приволок в тот сарай, где были другие дети, приковал наручниками к железной балке, воткнутой намертво в стену, и насиловал до тех пор, пока я не потерял сознание. Его не останавливали ни плач, ни призывы к человечности, ни мольбы. Он получал извращенное удовольствие от того, что доставлял нам боль, причинял страдания. На моих глазах он рассек щеку Зейну осколком стекла, и его же кровью пытался напоить Харви и Рафаэля. На моих глазах он последовательно изнасиловал Зейна, Темпла, Харви, Рафаэля и Эйдена. Мы были его зрителями. Мы были теми, кого он пытался впечатлить так, чтобы каждый из нас никогда не забыл те дни, проведенные в сарае в глухом лесу.

Мы плакали, зализывая старые раны, что никогда не затянутся. Мы плакали, и плакали, и плакали. Эта боль никогда не пройдет. Она забудется, но не всегда, она спрячется, но ненадолго, она утихомирится, но не на продолжительно время. Она будет жить с нами вечно, словно монумент, увековечивший событие.

Проронив последнюю слезу, я посмотрел на Альваро, глаза которого тоже были на мокром месте. Значит, этому ублюдку не чужды страдания других. Это радует. Шмыгнув носом, он подошел к Харви и присел на корточки, что-то прошептав ему на ухо, после чего встал и быстрым шагом направился к двери. И все же в один прекрасный момент он ненадолго замедлил шаг, в ходе которого на пол упала подозрительно блестящая вещичка. Не обратив на это никакого внимания, он вышел, так и не заперев дверь.

— Что это? — спросил я, так и не разглядев вещицу одним глазом, что тоже заплывал.

— Это ключ, — выдохнул

Зейн. — Вот только от чего?

— От этого, — подсказал Темпл, начав трясти кандалами.

— Что он тебе сказал? — спросил я у Харви, что смотрел прямо перед собой.

Будто очнувшись ото сна, он перевел взгляд на меня и криво улыбнулся.

— Он сообщил о том, какое у Октавио Варгаса слабое место.

Глава 64

Мы шли вдоль дороги, едва освещенной фонарями, одиноко стоявшими в ночи. Очередной шаг приближал нас к воротам, возле которых через каждые два метра стояли вооруженные люди внушительного вида. Взглянув на них, я сразу отметила бронзовый тон кожи, черные глаза и курчавые жесткие волосы. Позади них стояла группа также вооруженных людей, которая явно ожидала нас. Мы предупредили о своем визите согласно правилам. Эйден и Лукреция шли впереди, я и девочки немного позади. Напряжение не отпускало нас.

Как только мы достигли какой-то определенной отметки, человек с огромным автоматом вышел вперед и выставил вперед руку, приказав остановиться. Наши ноги остановились сами собой.

— Синьора Лукреция, — ровным голосом произнес другой мужчина в костюме и со шляпой на голове.

Тучный, высокий, с землистым цветом кожи и тупорылым лицом, он производил устрашающий эффект. Мужчина явно ждал, когда Лукреция повинуется негласным приказам, но она осталась стоять на месте. Более того ее лицо приобрело какую-то жесткость. Стало страшно при мысли о том, кто эти люди, что на их руках кровь сотен или тысяч невинных людей. Перед мной была самая настоящая мафия, о которой я благополучно забыла на дивные три года. Но вот она стояла перед мной, смотря ненавистным, жестким взглядом, способным прожечь дыру в моем теле. Их оружие пугало, заставляло задуматься о тех пытках, что они могут устроить мне и моим близким, стоит нам только совершить мельчайшую ошибку. Именно поэтому, чтобы ничего не испортить, Эйден попросил нас не разговаривать, сохранять молчание и отвечать только тогда, когда к нам обратятся — говорить с отцом Лукреции, доном Гвидиче, будет исключительно он.

— Иди к нам, девочка, — сказал мужчина, стреляя глазами в Эйдена.

Лукреция упрямо осталась стоять на месте, что вызвало недовольство у мужчины, между бровями которого всего на одно мгновение появилась морщинка.

— Синьора Лукреция, я думаю, вам стоит последовать за вашими добрыми друзьями, — спокойно произнес Эйден. — Я благодарен вашему отцу за то, что он решился выслушать нас.

Мужчина в шляпе одобрительно кивнул головой. Лукреция, взглянув на Эйдена, все же сдалась и пошла навстречу мужчине, который тут же спрятал ее за своей спиной. Несколько солдат окружили ее и двинулись в сторону дома. Лукреция попыталась кинуть на нас прощальный взгляд, но у нее ничего не получилось. Я прикусила нижнюю губу в надежде унять нервную дрожь из-за возникшего в воздухе напряжения. Эти люди убьют меня не моргнув и глазом. Одна пуля, и моя жизнь будет отдана Богу. Я хотела взглянуть на Айрис и Билл, но внутренний голос подсказал мне, чтобы я стояла смирно и смотрела прямо, не выдавая своего волнения. Это стоило огромных усилий, и все же я сделала это.

— Дон Гвидиче ждет вас, — произнес мужчина в шляпе.

— Благодарю, — отозвался Эйден, кивком головы пригласив нас последовать за ним.

Мы шли позади него, наблюдая за тем, как перед ним расступаются солдаты, как мужчина в шляпе вежливо указывает на дорогу, спрашивая нас о том, как идут дела, обсуждая последние новости мира. Это было так странно: мы шли, словно давние друзья, разговаривая о том о сем, но при этом каждый из нас был напряжен, ожидал выпада со стороны людей дона Гвидиче, чуял опасность, исходящую от враждебно настроенных по отношению к нам людей, что стояли поодаль. Я шла по вымощенной темным камнем дороге, осматривалась, запоминая каждую деталь: по обеим сторонам от нас раскинулся сад с деревьями, ветки которых были оголены впоследствии зимнего сезона, по правой стороне, чуть дальше сложного лабиринта из обнаженных кустов, виднелась большая остекленная беседка, внутри которой сидели люди. Они о чем-то разговаривали, попивая алкоголь из низких емких бокалов, из которых Темпл и Джейми обычно хлестали виски. Среди них я углядела одну девушку, соединявшуюся в эротическом поцелуе то с одним мужчиной, то с другим. Отвернувшись, я передернулась и уставилась на внушительного вида виллу, напоминавшую Италию: геометричное, квадратное, состоявшее из двух этажей, по-летнему свежее, навевавшее бесконечные поля с трудившимися на них фермерами, что ласково называют тебя «Fiorellino» («цветочек» в переводе с итальянского), а после угощают вином и сыром, позволяя наблюдать из их домов закат и сияние звезд. Образующие арку окна, длинные в пол, хоть и были зашторены, но все же пропускали свет, созданный человеком, и словно подтверждали, что здесь есть жизнь. Вот в просвете мелькнула женщина, несущая какую-то посуду, а затем через приоткрытое стекло мы услышали ее милый голосок, выговаривший непонятные мне итальянские слова так чувственно, что на миг я даже улыбнулась. Было видно, что она чем-то недовольна.

Преодолев последние метры, мы оказались на пороге. Дверь тут же открылась, но перед тем, как мы зашли, мужчина в шляпе обернулся к нам и негромко произнес:

— Будет хорошо, если все свое оружие вы оставите здесь. Тех, кто пришел за просьбой к Боссу, мы не имеем привычки убивать, так что вы можете быть покойны. Вашей безопасности никто и ничто не угрожает.

Эйден кивнул головой и ту же вытащил бесчисленное количество пистолетов, ножей и каких-то круглых острых штук, которые явно были предназначен для моментального убийства. Острие блеснуло в свете ламп, и мы увидели, как мужчина в шляпе улыбнулся.