Седьмая принцесса (сборник)
Шрифт:
— Эй, Табби! Эй, Бобби! Смотрите, где я!
Бобби и Табби, закинув головы, глядели на Вильчика и хохотали до упаду.
— Эй, Вильчик, ты просто верзила! Эй, братва, глядите, Вильчик из трубы торчит! Какой верзила!
И сердце Вильчика так и рвалось из груди от счастья и гордости.
Но, спустившись на землю, Вильчик снова оказывался коротышкой.
Годы шли, наставник передал ему дело и, благословив, ушёл на покой. Вильчик был к тому времени уже совсем взрослым.
— Совсем
— Глядите! Эй! Там Великан Вильчик!
А Семь Сестёр между тем старели с каждым днём. И чем больше старели, тем больше любили Вильчика и тем ретивее сражались с сажей, пылью и листопадом.
Но — увы! — любовь их разгоралась, а дом потихоньку тускнел, терял былую белизну. Тётушки не могли одолеть сажу и копоть, которые стали неизменными спутниками Вильчика. Ночные бдения, бесконечные уборки уже не помогали. В кирпичи и брёвна их дома въедалась чернота вильмингтонских дымоходов.
Однажды вечером, когда Вильчик уже спал, а Тётя Понедельник, опустившись на колени, третий час подряд драила пол, из дымохода в очаг — в только что побелённый очаг! — упал огромный кусок сажи. Старуха Понедельник взглянула на Сестёр, которые, подобно ей самой, трудились не покладая рук, вычищали, скоблили и чистили… И, поднявшись с колен, Тётя Понедельник покинула дом. Остальные последовали за ней. Наветренный Холм ярко освещала луна, и, поднявшись на вершину впервые за двадцать лет, Сёстры остановились там, глядя на море. Высокие женщины в длинных белых одеждах…
Ночь была тиха и безветренна, луна точно начищенное блюдо, ясное небо вызвездило, а море простиралось внизу ровное и туго натянутое — словно свежепостланная простыня.
Наглядевшись вдоволь, сёстры, не сговариваясь, спустились с Холма и, дойдя до самой кромки воды, застыли, точно часовые на посту.
Вильчик привык, чтобы его будили. Первой обязанностью дежурной Тётушки было разбудить Вильчика — ещё до свету. Когда в его окошко, выходившее на восток, проникали первые солнечные лучи, Вильчик, одетый и умытый, спускался в столовую. На столе его ждала тарелка с горячей кашей, а чашка стояла возле камина — чтобы чай не остыл. Вильчик завтракал и отправлялся чистить дымоходы. На работе он трудился для многих и многих. Дома же за всю жизнь пальцем о палец не ударил. Да и зачем? За него всё и всегда делали Тётки. Если жизнь твоя сложилась так, а не иначе, с этим уж ничего не поделаешь: привычка сильнее самых разумных доводов.
Пробудившись в залитой светом комнате, Вильчик увидел за окном краешек солнца — оно стояло уже очень высоко. Вильчик почесал затылок и хмыкнул:
— Что-то рано сегодня солнышко выкатилось.
Ему и в голову не приходило, что Тётки могут проспать. Чтобы Тётя Среда в пять утра ещё спала? Немыслимо!
Он немного полежал, поджидая Тётушку. И лежал бы ещё долго, но его подняла сила, которая понукает даже самых ленивых. Короче, Вильчик проголодался.
Он сел, протёр глаза и завопил:
— Тётя Среда!
Никто не отозвался.
Маленький человечек спустил ноги на пол, потянулся и завопил ещё громче:
— Тётя Среда-а!
Никто
Он встал и, подавив зевоту, высунул встрёпанную голову за дверь и завопил изо всех своих тщедушных сил:
— ТЁТЯ СРЕДА-А-А!!!
Никто не отозвался.
— Что стряслось? — недоумевал Вильчик. — Может, я совсем сдурел и сегодня не среда? Но тогда где же все остальные?
И меж серых стен когда-то белого домика заплясало эхо. Вильчик кричал:
— Тётя Четверг! Тётя Пятница! Я хочу есть! Тётя Суббота! Я голоден как волк! Тётя Воскресенье! Я умираю от голода! Тётя Понедельник! Где мой завтрак? Тётя Вторник! Тётя Среда! Где вы? Хочу два завтрака! Ау-у-у!
Мёртвая тишина.
Вдруг Вильчик наклонил голову и принюхался. В воздухе висел знакомый запах. Не ветчиной пахло, не жареными хлебцами, не чесноком, не луком. Вильчик учуял запах дыма! Господи, пожар! Вильчик вспомнил, что в то утро обещался перво-наперво почистить дымоход в собственном доме. Его не чистили с незапамятных времен. И Тётя Среда собиралась разбудить Вильчика даже раньше раннего.
Как был, в пижаме, Вильчик бросился вниз. Никто ему не встретился, не окликнул. В гостиной клубился чёрный дым. Вчера в камин напихали кучу мусора, а в глубине ещё тлели угли. Упавший из цечищеного дымохода кусок сажи довершил дело. Вильчик лучше, чем кто бы то ни было, знал, как тушить пожар. И потушил его ловко и быстро. Но вы бы видели, во что превратился дом и сам Вильчик! Однако убирать и умываться недосуг. Даже хлеба откусить и Тёток поискать Вильчику было уже некогда. Он облачился в чёрный комбинезон, закинул за плечо щётку и веник и побежал к первому дому, где ждали его в тот день. Всего же таких домов было девять, и девять рассерженных хозяек корили и ругали Вильчика за опоздание. Для поварих нет хуже беды, чем непочищенный вовремя дымоход. Вильчик принимался было объяснять, что Тётушки ушли в гости, а он проспал. Но разъярённые поварихи и слушать не хотели его жалкий лепет. Хуже этого дня у Вильчика за всю жизнь не было. Под вечер, уже в сумерках, он поплёлся домой. Голова раскалывалась от боли, а желудок стонал от голода. Как мечтал он о горячей ванне, о вкусном ужине и о чистой, уютной постели!..
Ни ванны, ни ужина, ни постели не предвиделось. Ничто в доме не изменилось с утра. Не горел огонь, не кипел чайник, не скворчала еда на сковородке. Даже подушек никто не взбил. Но самое ужасное, что никто Вильчика не встретил и некому было пожаловаться на голод и головную боль. Всю дорогу Вильчик хранил единственное светлое воспоминание за день: когда он высунул голову из пятой по счёту трубы, какой-то малыш, увидев его, раскрыл от изумления рот и воскликнул:
— Папа! Мама! Глядите — великан!
Вильчик помахал малышу щёткой и довольно подумал: «Я самый высокий человек в Сассексе». Но, увы… И этой радостью ему не с кем было поделиться, она разлетелась вдребезги в гулкой пустоте дома.
Достав из кладовки круг сыра, Вильчик, не переодевшись, забрался в постель и кое-как натянул на себя одеяло. Не очень-то удобно и уютно было ему, да что уж теперь… Беда ведь одна не приходит. Набил Вильчик пустой желудок сыром, но с целым кругом всё же не справился, прижался щекой к недоеденному куску и заснул. А семь мышек-норушек прибежали и прикончили сыр в один присест. Пока Сёстры хозяйничали в доме, ни одна мышь не осмеливалась ступить сюда. А теперь — тут как тут! Утром Вильчик решил, что съел сыр сам — во сне. Но отчего же ему снова хочется есть?