Седьмая жертва
Шрифт:
– И как, разжился?
– Ну. Я и говорю, раз Биря спички принес, стало быть, банки не было. А вечером мы опять к лагерю двинулись, глядь – банка. Пришлось развернуться.
– Хорошо. Биря – это кто? Покажи-ка мне его, – попросил Зарубин.
Биря оказался парнишкой лет семнадцати на вид, юрким и вертлявым, с хитрыми раскосыми глазами и живой мимикой плоского симпатичного лица. Полное имя его Биримбек, беженец из Казахстана. Биря легко и с удовольствием рассказывал свою непутевую биографию: сам детдомовский, кровной родни – никого. Много лет назад его усыновила русская семья, житуха
Однако когда в Казахстане начались притеснения русских специалистов, вся семья снялась с насиженного места и двинулась в Россию. Сначала жили в поселении для беженцев, а потом… Про потом Биря ничего не знает, потому как сбежал. Надоела ему такая жизнь, тем более в поселении этом одни русские, казахов вообще ни одного нет, а он в своем родном городе привык чувствовать себя представителем национального большинства. Неуютно ему стало, скучно, вот и отправился на поиски приключений. Бродяжничает уже три года.
В тот день, когда поздно вечером убили сторожа Казаряна, Биря действительно ходил к нему за спичками. Сторож был один, никаких гостей у него не было.
– Как он тебе показался? – спросил Зарубин. – Нервный, испуганный, или, может, наоборот, радостный, возбужденный?
– Да че… – Биря поскреб грязным пальцем нос, что, вероятно, должно было означать задумчивость. – Обычный он был. Ничего такого.
– Ты не спросил его, почему накануне вечером он банку повесил?
Мальчишка отрицательно покачал головой.
– Повесил – и повесил. Ему виднее. Я у него что, отчет должен спрашивать?
Начальник, у тебя закурить есть?
Сергей вытащил сигарету из пачки и протянул ему.
– Ага. А огоньку?
Прикурив, Биря глубоко затянулся и, задрав голову, выпустил дым через плотно сжатые зубы.
– Ну ладно, взял ты спички. А насчет вечера ничего не спросил? Мол, можно ли будет ночевать прийти.
– Спросил, а как же.
– И он что?
– Ничего. Плечами пожал.
– И ни слова не сказал? – не поверил Зарубин. – Ну-ка вспоминай, Биря.
Старайся как следует. Сам понимаешь, по здешним местам убийца бродит, сначала сторожа грохнул, потом и до вас доберется. Он уже одного бомжа уложил, так что к вашему брату у него особая любовь.
Сергей, конечно, нагнетал, он и сам не верил в то, что Шутник совершит новое убийство в том же месте. Но эффект был достигнут, Биря сразу посерьезнел.
– Это ты про Лишая? Я слышал разговоры, когда на вокзале был. Лишая тоже он порешил? Слышь, начальник, может, он вообще нас ненавидит, а? Лишая убил за то, что он бомж, а сторожа – за то, что нас пускал. Че вы его не поймаете-то никак? Во житуха! – заголосил паренек. – Менты гоняют, люди стороной обходят, будто мы заразные, а тут еще маньяк какой-то нашелся, который нам войну объявил. Нет нам места на этой земле, никому мы не нужны, несчастные…
– Ты еще скажи – отверженные, – прервал его выступление Сергей. – Тогда совсем жалостливо выйдет. Биря, я с пониманием отношусь к твоим несчастьям, можешь мне поверить. Но согласись, лучше быть несчастным и живым, чем счастливым и мертвым. Для жалости сейчас не время, надо дело делать. И ваше дружное братство бродяг
Сергей и сам не знал, почему сказал именно эти слова. Он вообще не имел глубокой психологической подготовки, но зато у него была феноменальная интуиция, безошибочно подсказывавшая ему, как разговаривать с человеком, чтобы он тебе поверил и помог. Причем срабатывала эта интуиция только тогда, когда Зарубин имел дело с людьми малообразованными, либо пожилыми, либо с теми, кого принято называть «деклассированным элементом». С государственными служащими, например, он общего языка найти не мог и ужасно из-за этого расстраивался. О людях из сферы бизнеса или искусства и речи не было, он не мог настроиться на их мышление и не чувствовал их реакцию. Зато с бомжами и алкоголиками взаимопонимание достигалось быстро.
Тон в разговоре с Бирей был выбран правильный, это Зарубин сразу понял.
Глаза у парня загорелись, он был еще достаточно молод, чтобы стремиться к приключениям и жаждать новизны. Упорядоченная жизнь в семье с ежедневными посещениями школы еще не была окончательно забыта, и можно было надеяться, что Биря хотя бы на короткое время окажется способным к последовательным действиям и чувству ответственности.
Проникшись важностью миссии, Биря напряг память и в красках нарисовал картину своей последней встречи с Валентином Казаряном. Сторож, по его словам, выглядел задумчивым и даже рассеянным, словно думал все время о чем-то. На вопрос о вечере он сначала действительно пожал плечами, а когда Биря не удовольствовался столь неопределенным ответом, бросил:
– Там посмотрим. Если что – дам знать.
Больше ничего Казарян не сказал, и по всему было видно, что ему не до Бири с его спичками и назойливыми вопросами. Никаких признаков ожидания гостей Биря не заметил. Вечером же бомжевая братия снова увидела на заборе, окружавшем детский лагерь, консервную банку. Значит, им опять сюда нельзя.
– Может быть, в сторожке было необычно чисто? – допытывался Зарубин. – Как будто специально прибрались. Нет?
– Не, у Вальки всегда чистота была и порядок, он следил. Нас всегда гонял, чтобы мусор после себя не оставляли. Даже если в баню нас пускал, то требовал, чтобы мы потом ее с мылом помыли. И пол, и парилку всю до потолка.
У Вальки не забалуешь.
– И охота вам была к такому придире таскаться, – удивился Зарубин. – И убери за собой, и помой, да еще и не каждый день прийти можно. Нашли бы кого другого, попроще.
– А! – Биря махнул рукой. – Они все одинаковые. Кому охота грязь за чужими убирать? А если найти хату без хозяина, так там и воды нет, и жрачку негде согреть. Мы иногда тут у одного алконавта гужуемся, он нас пускает, чтобы одному не пить. От него за приют и три чистых стакана такого наслушаешься, что руки чешутся башку ему оторвать. Дескать, он хоть и пьяница, но человек, собственник, у него дом свой и участок, а мы – голь перекатная, недочеловеки какие-то. А у нас что, гордости нет? Мы тоже люди, только судьба нас обидела, но мы-то чем виноваты?