Седьмое таинство
Шрифт:
— Цветы пришлешь, когда появится время. И шампанское — когда я буду в состоянии пить.
— Как ты себя чувствуешь?
— Отлично. А если честно, то так, то эдак. Не волнуйся! Доктор сказал, что так и должно быть. Ничего необычного, Ник. Мужчины, кажется, всегда считают, что их первый ребенок — вообще первый и единственный, когда-либо рождавшийся за всю историю планеты. Женщины в этом лучше разбираются.
— Не лишай меня последних иллюзий. Пожалуйста.
Она вновь рассмеялась. Коста почти представил себе, что лежит рядом с ней в постели. Такие теперь установились между ними тесные и прочные узы.
— Что-то тебя беспокоит. Давай рассказывай.
За всю карьеру он только один раз работал над «глухарем». Тоже было дело об убийстве, но не такое запутанное. Мужчина почти семидесяти лет избит до смерти у себя дома в тихом пригороде ЕУР. [29] К расследованию вновь вернулись через восемь лет, и тогда обнаружилось, что теперь соседи вполне готовы признаться в том, что скрывали раньше. Сын жертвы был связан с наркоторговцами низшего уровня, уличными «толкачами». Он пропал без вести через два года после смерти отца, и больше молодчика не видели. Понадобилось три месяца оперативной работы, но в конце концов полиция сумела предъявить обвинение в убийстве старика и его сына одному из качков этой банды. И все из-за жалких трех тысяч евро, которые отморозки задолжали за кокаин. Время точно меняет отношение к совершенному преступлению. Но сейчас, в деле Браманте, оно подобных милостей делать явно не собиралось. Все, чего добилась Эмили, — ворох новых вопросов. Хорошие вопросы, но ответов на них нет.
29
ЕУР — EUR, Esposizione Universale (di) Roma — район, застроенный для несостоявшейся Международной выставки; ныне один из жилых районов Рима.
— Ты сама говорила, что не можешь понять, почему тело так и не было обнаружено. Разве это так уж необычно?
Ему послышалось, что Дикон с трудом подавила зевок.
— Может, да, а может, нет. Именно это и вызывает беспокойство. Поисковики тогда использовали самое лучшее оснащение. Даже термодетекторы притащили, они же «тепловизоры». Судя по рапортам, эти катакомбы уходят далеко вглубь. И чем глубже, тем уже, туда опасно лезть… Мне по-прежнему как-то не по себе, что тело так и не нашли. Но если оно не под землей, то где?
Коста глянул на экран компьютера.
— Да где угодно.
ГЛАВА 30
Лабиринт катакомб держал исследователей в плену в своем каменном чреве в глубинах холма. Лудо Торкья вел группу вперед, таща Алессио за тонкую руку. Остальные двигались следом, все больше и больше пугаясь и запутываясь с каждым следующим шагом.
Через несколько минут Гуэрино здорово расшибся о какой-то выступ, порезал руки и выпустил петуха. Тот улетел во тьму, вереща, словно насмехаясь. Абати был этому только рад, а вот Торкья совершенно взбесился. Перед ними теперь стояли более серьезные задачи, чем принесение в жертву какой-то птицы. Забрались глубоко под землю, ориентиров нет… А единственный человек, который мог их спасти, Джорджио Браманте, несомненно, придет в не меньшую ярость, чем Лудо, как только узнает, что тут произошло.
Дино Абати прекрасно знал, что он будет кричать, когда вернется. Это было понятно.
«Алессио! Алессио! Где ты?»
И это казалось странным уже само по себе. По мнению самого Алессио, прошло уже минут тридцать, как отец оставил его в одиночестве в этом большом зале, своего рода вестибюле при входе в катакомбы. И чем Джорджио занимается все это время? И зачем ему вообще понадобилось тащить сюда Алессио?
Но у диггера не было ни времени, ни сил, чтобы думать над этими вопросами. Ему было не очень хорошо. Голова болела; в том месте, куда Торкья ударил камнем, толчками била боль. Перед глазами все время вспыхивали яркие разноцветные круги. Теперь все семеро бежали в глубь какой-то адской бездны, освещая путь слабыми фонарями, надеясь, что где-то впереди, в неизведанной путанице подземных коридоров отыщется какой-нибудь другой выход наверх, в светлый мир. Это поможет им всем — может, даже и Алессио — избежать неотвратимого гнева Джорджио Браманте.
Исследователи миновали еще один слепой поворот; едва не падая, побежали, спотыкаясь на крутом спуске. И вдруг перед ними возникла каменная стена. Абати внимательно осмотрелся вокруг и почувствовал, как душа уходит в пятки. В районе митрейона они находились на относительно прилично освоенной человеком территории. Тоннели и небольшие помещения там были вырублены в туфе достаточно аккуратно — видимо, с определенной целью. Здесь же беглецы попали в зону первоначальных разработок, расположенную так глубоко, что ему не хотелось даже думать об этом. Грубо отесанные стены, обломки камней на полу, узкие, все время извивающиеся тоннели, такие низкие, что в них едва удается выпрямиться… все здесь говорило о небрежности древних проходчиков. Да, это не подземный храм тайного культа, где все сделано аккуратно с целью обеспечить полную закрытость от посторонних. Они явно оказались где-то на периферии древних разработок, в проходах, которые в античные времена пробили в самое сердце Авентино. Никто теперь не мог сказать, что находится по соседству, все было неясно, непонятно, так же непонятно, как римским рабам, что надрывались здесь две тысячи лет назад, не представляя, что ждет их впереди: то ли новый коридор будет держаться, то ли погребет под смертельной лавиной камней. Или вдруг откроется естественный водный резервуар — вода кругом, и это означало, что холм внутри никогда не был монолитен, — и тогда ловушка захлопнется и все потонут.
Мальчик споткнулся и упал. И по коридору разнесся его вскрик фальцетом — детский голосок, невнятный крик, который полетел вдаль, то замирая и пропадая, то вдруг обнаруживаясь громким эхом. У Абати возникла надежда, что он вырвется где-нибудь в открытый мир и поведает людям о необходимости заглянуть за ржавые железные ворота возле Апельсинового садика и попытаться выяснить, что там происходит.
— Да ничего ты себе не повредил, — рявкнул Торкья ребенку, рывком поднимая мальчика на ноги и нащупывая упавший фонарь.
Алессио Браманте поднял голову и выругался. Подобных слов от детей такого возраста Абати не слышал никогда в жизни. Да, Джорджио Браманте явно необычный папаша.
У Торкьи расширились глаза:
— Это же игра! Игра, ты, несчастный избалованный маленький ублюдок!
Мальчик стоял неподвижно и молчал, глядя на студентов отца круглыми умными глазами. Взгляд его словно говорил: «Я знаю вас всех, я вас запомню, и вы за это заплатите».
— Лудо, — тихо произнес Абати самым спокойным тоном, на какой был способен. — Это не самая удачная мысль. Мы не знаем, куда забрались. Не знаем, насколько безопасно в этих пещерах. Я в этих делах разбираюсь лучше тебя, лучше знаю и понимаю эти катакомбы, но сейчас не чувствую себя в безопасности, да еще без нужного снаряжения.
Остальные с надеждой уставились на Дино. Ждали. Не то чтобы он мог что-то сейчас предпринять — сверкающие круги перед глазами, грохот в голове донимали его все сильнее.
Слева обнаружился проход. В спешке его просто не заметили и едва не прошли мимо. Еще одна черная дыра, в которую нужно нырнуть. Еще одна тщетная надежда на возможное открытие.
— Нет, — просто отрезал Торкья.
— Джорджио все равно узнает, что мы были здесь! Пожалуйста! — возразил Виньола.
Его круглое лицо было все в поту. И выглядел Сандро совсем плохо.
Какое-то время все молчали, затем Абати отчеканил:
— Давайте-ка возвращаться. Надо просто идти назад. Если встретим Джорджио, то по крайней мере вернем ему потерявшегося сынка. Не будем ухудшать собственное положение.
И Торкья вновь бросился на диггера, схватил за горло, вперился взглядом тому в лицо, чуть не касаясь носом. Лудо был страшен, как страшен может быть безумец, потому что ему сделалось безразлично, что станет с ним самим или с кем угодно еще. Абати сразу вспомнил, как ему досталось камнем по голове. Тот удар мог оказаться смертельным. И одно это воспоминание чуть не лишило его сознания.