Седьмое знамение
Шрифт:
Отец Александр снова вздохнул.
– Я из нее пока не выпутывался, – ответил он. – И мне трудно объяснить тебе, почему. В этой девочке много душевных искривлений, и она идет по своему пути не прямо и открыто, а извивается и пресмыкается, как змея. Но все же она не похожа на злобного человека. Я с ней не общаюсь уже давно, с тех пор, как она бросила посещать воскресную школу. Жаль, что бросила – в ней еще можно было бы открыть и хорошие задатки. Боюсь, я не подобрал к ней ключ.
– Боюсь, она посещала воскресную школу не для нравственного очищения, – в свою очередь, возразил Сергей. – И это зависело не от тебя.
– Отчасти верно, но я должен был… это прозвучит некрасиво, но я должен был воспользоваться моментом,
– Звучит действительно как речь Казановы, но я понял, что ты хотел сказать. Она оставила тебя в покое?
– Ну… Вроде бы да. То есть так явно, как раньше, она ко мне не пристает. Но дает понять постоянно, что ничего не забыла и лишь ждет удобного момента – нанести контрудар.
– Например?
– Например, поет по утрам в ванной комнате, когда слышит, что у нее над головой тоже кто-то есть – я или Машенька. При встрече ведет себя вызывающе. Правду сказать, я устал от ее навязчивого внимания, но она не давала мне повода принимать крутые меры. К счастью. Не люблю быть резким.
– А Маша?
– Ох. Ты, надеюсь, не думаешь, что это все серьезно, даже со стороны этой девочки. Она сейчас в трудном для себя и окружающих возрасте, мало ли что может втемяшиться ей в голову. Да и упрямая она… Но я уверен, что рано или поздно эта блажь пройдет, она сама с улыбкой будет вспоминать, как… дурью маялась. Машенька – женщина не глупая, понимает все, слава Богу. Надеюсь, я не причиняю ей боли. Не только в связи с этой бедной девочкой.
– Ты очень любишь Машу.
– Да.
Они молча перешли улицу, затем отец Александр спросил:
– Ты надолго приехал?
– А что?
– Да то, что ты вечно отговариваешься от наших приглашений остаться подольше! То у тебя мама, то работа, то командировка какая-нибудь, и ты живешь у нас в итоге два, от силы три дня!
Сергей засмеялся:
– Не беспокойся, на этот раз я поживу у вас с недельку.
– Хорошо. Тогда я успею познакомить тебя с одним юношей, он в этом году заканчивает школу. Не стану утверждать, что мы с ним подружились, но когда у нас начинается разговор, он длится обычно до поздней ночи и собирает массу слушателей, если это происходит в Разовке, а Машенька всю неделю страдает от бессонницы.
Сергей заинтересовался:
– Вот как? Что же это за ребенок?
– Ребенок, из которых вырастают настоящие люди. К моменту своего рождения он уже не имел отца и всю жизнь провел с матерью. Перед ней, Сергей, я просто преклоняюсь. Судьба поистине ополчилась на нее, а она гнется и не ломается.
– «Есть женщины в русских селеньях»?
– Нет, скорее из породы Жанны д’Арк.
– Ого!
– Да. Ее сын – мой извечный оппонент в спорах, но, Сереженька, ни с кем мне не бывает так приятно спорить, как с ним. Знаешь, это даже похоже не на спор, а на тренировочный поединок двух опытных фехтовальщиков. Именно в таких спорах рождается истина. Этот мальчик еще совсем юный, вырос без отца, без брата, вообще без родственников, но за его будущее я спокоен. Вот что значит правильное воспитание и, главное, личный пример.
– Он ходит в церковь в Разовке?
– Нет, он… как бы объяснить… не атеист он, конечно, но и верующим его назвать нельзя. Он приходит в Разовку специально спросить у меня что-нибудь, а не помолиться. По-моему, он и молиться-то пока не умеет. А может, и умеет, но стыдится это показать.
– Гордый, что ли?
– Да нет, не очень. Но при его здравомыслии ему было бы неловко перекреститься, да еще прилюдно. Однако он любит свою маму и, наверное, просит Бога защитить ее и помочь ей. Она – врач. Терапевт. С утра до вечера на работе. А он – в школе утром, вечером на хозяйстве. И при этом редкостный умница. Пока на земле рождаются такие дети, конец света нам не грозит.
– И как его зовут?
– Игорь Белояр.
Они уже шли через дворы, но не замечали за разговорами ни темноты, ни опасностей. Тут горели лишь единичные фонари. Небо загораживали многоэтажные дома, чей свет от окон не разгонял мрак, а лишь подчеркивал его. Отец Александр и Сергей молча спешили поскорее добраться до квартиры, словно почувствовали близость домашнего очага, уютной постели и аромата семейного ужина.
Неожиданно Сергей рассмеялся.
– Что с тобой?
– Вспомнил, Саша, как мы с тобой сдавали социологию… на каком это было курсе? Учебника-то у нас не было! И библиотека…
Он остановился, потому что из темноты вдруг выступили какие-то черные фигуры, сразу со всех сторон, окружили. Их движения были мягкие, но это была обманчивая, прямо-таки нарочитая мягкость готового к атаке хищника, видная невооруженным глазом. Отец Александр удивленно округлил глаза, он еще с таким явлением не сталкивался.
– Закурить есть? – хриплым голосом произнес Плескач.
У отца Александра отшибло дар речи, а Сергей ответил спокойно:
– Не курю.
– Ответ неправильный, – повторил Плескач услышанную в каком-то импортном фильме фразу и кивнул своим товарищам.
Рига мгновенно сделал шаг и кулаком ударил отца Александра в лицо. Тот ахнул, отступил и загородился руками. Но за друга рискнул заступиться Сергей, он выкрутил Риге руку и пнул его коленом. Расклад несколько изменился, смекнул Плескач, они не предусмотрели появление второго. Тем временем Сергей схватил Филина и крикнул:
– Беги, Саша! Убегай и вызывай милицию!
Но отец Александр, в шоке, оглушенный происходящим, не мог пошевелиться.
– Убегай же, Саша!
Пришлось менять тактику нападения. Плескач оставил товарищей разбираться с безобидным священником, а сам не шутя схватился с Сергеем. Сергей и сам оказался азартным драчуном, в отличие от бедного отца Александра, который не способен был прихлопнуть и комара. Но как бы ни защищался Сергей, очевидное преимущество было у Плескача. Преимущество профессионала, занимающегося драками каждый день, или точнее, каждую ночь, над любителем, которому такое сомнительное удовольствие выпадает изредка. Немного размявшись и поиграв с неопытным новичком, Плескач усмехнулся своей обычной усмешкой, нанес последовательно три удара – один в живот и два в лицо. Удары были почти без замаха, точные и сокрушающие, противостоять им могла только ответная равная мощь и готовность. Сергей отлетел на несколько шагов, попал ногами в сугроб и упал. Пока он возился в снегу, пытаясь подняться. Плескач приблизился к нему, взял его шею в захват и начал медленно ее сдавливать. Сергей не успел вывернуться, но сопротивлялся отчаянно, цеплялся за его руку, пробовал подняться на ноги. Но Плескач был настолько его сильнее, что ему не составило особого труда раздавить Сергея. Постепенно он перестал трепыхаться, захрипел и затих. Плескач разжал руки. Сергей рухнул наземь и больше не пошевелился. Плескач усмехнулся еще раз, теперь уже победоносно, и оглянулся проверить, не нужно ли помочь друзьям.
Однако те и сами неплохо справлялись. Отец Александр так и не вышел из шока и не делал ни одного движения в свою защиту, только загораживал локтями голову, да и то не для защиты, а чтобы не видеть. Удары сыпались на него отовсюду, он сначала, пока еще держался на ногах, шарахался от одного разбойника к другому, сжимался все больше и больше, и от напряжения почти уже не чувствовал боли. Его палачи вошли в раж и колотили его со вкусом, с аппетитом, словно на учебно-показательном мероприятии, перекидывали жертву друг другу вместе с шутками и прибаутками. В конце концов он упал и лишил их возможности использовать руки, чем привел в ярость. Они принялись пинать его, сразу все, ругаясь и озлобляясь с каждым ударом, хотя отец Александр на их удары уже не реагировал. Между тем Плескач обшарил карманы Сергея, не нашел ни документов, ни – главное – денег, тоже обозлился и пнул его ногой.