Сегодня. Завтра. Всегда

Bizzarria

— Почему узурпатор помиловал вас?

«Скажи, что это подделка», — непрошеная мысль билась в голове Дейенерис словно птица в клетке. — «Пожалуйста, скажи, что это неправда, что ничего не было, что ты был верен только мне». Молчание затянулось и кхалиси была готова на все, чтобы остановить этот момент навеки. Ведь она уже поняла, каким будет ответ. На этот раз рыцарь не посмеет обмануть ее.

Сир Джорах точно знал, кто, когда и зачем подписал и отправил эту бумагу. Известна ему была и причина, по которой письмо попало в руки не ему, адресату, но сиру Барристану. Это он и попытался объяснить принцессе, всеми силами стараясь отвлечь ее внимание и отсрочить тот страшный миг оглашения приговора. Ведь если она не простит его и не позволит

остаться рядом с ней, любое наказание будет равносильно смертной казни.

Дейенерис не была ни глупа, ни наивна. Глупость вообще не являлась характерной чертой представителей дома Таргариенов, а от наивности принцесса успела избавиться еще во время жизни в кхаласаре. Острый, пытливый ум и проницательность не подвели ее и сейчас: она поняла все, что на самом хотел сказать отправитель, читая письмо в первый раз, а потому ей не нужны были пространные объяснения Мормонта. О нет, от него ей нужно было совсем другое.

Даже когда она обрушила на него лавину вопросов, вытягивая каждую мелочь, каждую деталь его предательства, она не нуждалась в ответах. Дейенерис продолжала спрашивать просто из желания отомстить за нанесенные обиды — не только Джораху, но и тем, по приказу кого он шпионил за ней. Она видела, какие мучения ему причиняло каждое слово, произнесенное ею с вопросительной интонацией. На лице мужчины появилась гримаса боли, с которой могла сравниться лишь рваная рана в груди Дейенерис, появившаяся всего час назад и растущая от каждого нового признания сира Джораха.

По ее виду казалось, что в наказание королева готова сжечь рыцаря заживо — на самом деле она чувствовала, будто сама горит на костре, который приготовила для него. Она припомнила ему все, даже того радушного торговца вином, который пытался ее отравить. И потом, может, именно он, Джорах, и подослал к ней Мирру с приказом избавиться от Дрого и их нерожденного сына?

Услышав это, Мормонт не выдержал. Закричав на весь зал, что-то была не его вина и кхал погиб по нелепой случайности, мужчина в отчаянии упал на колени перед стоящей на ступеньку выше него Дейенерис и попросил прощения. Но она словно не слышала его. Ее взгляд блуждал по окнам, стенам и высокому потолку зала — где угодно, только бы не смотреть на склонившегося перед ней рыцаря.

— Я защищал вас! Сражался за вас! Убивал ради вас!

Та на мгновение замолчала, и по тому, как сверкнули ее серые глаза, он понял, что все его слова и попытки оправдаться не имели никакого значения: кхалиси ждала от него совсем другого. Того, что заставит ее простить своего рыцаря. Того, что убедит в его преданности и объяснит, почему он перешел на ее сторону.

— Я полюбил вас, — тихо, через силу, произнес Джорах. Раньше он ни за что бы не решился раскрыть свой секрет — который для него был куда хуже предательства — но в тот момент ему уже было все равно. Он был готов на все, чтобы остаться с кхалиси и исправить то, что натворил.

Все, чего желала Дейенерис — найти в себе силы не поверить рыцарю. Стереть все воспоминания, связанные с ним, кроме самого последнего — и самого худшего. Сделать так, чтобы симпатия переросла в ненависть, а восхищение стало презрением. Перечеркнуть все хорошее, что он совершил, и оставить в памяти лишь его предательство.

Однако мы не способны за секунду возненавидеть того, кого любим. А Дейенерис почти успела полюбить этого мужчину за все то время, что он был рядом с ней. Поэтому теперь она чувствовала лишь обиду и оттого злилась еще сильнее. Но отнюдь не на него — на себя. Кхалиси знала, что поступает неправильно. Если и можно было бы искупить вину за предательство, то сир Джорах уже сделал это — своим отказом от королевского помилования, решением стать ее рыцарем по собственной воле и верной службой. Больше всего на свете ей хотелось позволить ему остаться. Но она не могла. Не имела права. «Ты все та же маленькая слабая девочка», — нашептывала ей раненая гордость. И Дейенерис, как ей казалось, выиграла эту битву — с собой, со своими чувствами, сомнениями и страхами.

Последнее «уходи» можно

было понять по-разному: сир Джорах думал, что так кхалиси хотела показать всю серьезность своего намерения казнить его, если он посмеет ослушаться. Дейенерис же понимала, что еще несколько бесконечно долгих минут, тихих слов и пронзительных взглядов, и она не выдержит. Стена, возведенная ею, рушилась на глазах, и она спешила, чувствуя, как истекает данные ей время и силы. Нет, не прикасайся ко мне. И так больно, разве ты не видишь? В тот последний для них обоих момент она и правда почувствовала ненависть к этому мужчине. Вот только она так и не могла понять, за что: то ли он слишком долго оставался, не подчиняясь ее приказу, то ли слишком быстро ушел, в последний раз выполнив волю своей королевы.

Мормонт, в привычном железном облачении, верхом на коне выехал на главную дорогу и остановился. Ворота Миэрина с шумом захлопнулись за его спиной, но рыцарь не двинулся с места. Он смотрел прямо перед собой, бездумно постукивая кончиками длинных пальцев по рукоятке меча и прогоняя прочь ставшие ненужными мысли и сожаления. Они так и простояли до вечера — всадник и конь. Но стоило солнцу слиться с горизонтом, как Джорах тут же пустил его вскачь, прочь от города и всего самого дорогого, что он в нем оставлял. Мужчина всегда доверял своим силам и выдержке, но не тогда, когда дело касалось кхалиси. Он боялся обернуться и увидеть, что балкон пирамиды пуст и все его надежды тщетны, а потому скакал все быстрее и стремительнее, отдаляясь от города и вычеркивая преследовавший его образ Дейенерис из памяти, из жизни, из сердца. Вот только последнее, не подчиняясь приказам, продолжало болезненно ныть по пути, уносившем его от той, кому оно принадлежало по праву.

***

Мать Драконов провела остаток дня как подобает опытному правителю — разбираясь в делах государства, беседуя с подданными и строя планы по завоеванию новых территорий. Когда же лучи заходящего солнца окрасили Миэрин во все оттенки крови, она отослала слуг и крепко заперла дверь. Никто не побеспокоит ее этой ночью. Сегодня она не хочет видеть даже Даарио, который обычно не упускал случая скрасить прохладные вечера молодой вдовы.

Дейенерис не случайно дожидалась темноты, чтобы выйти на балкон и окинуть взглядом город и его окрестности. Кхалиси точно знала, что ее рыцарь не покинет Миэрин раньше отведенного ему срока и потому не решалась взглянуть вдаль, на горизонт, боясь увидеть знакомую фигуру. Она подняла глаза лишь когда город окутал мрак. С наступлением ночи последние силы покинули ее, и королева хотела спрятаться ото всех — слуг, подданных, советников, армии. Никто не должен видеть ее слабость. Так Дейенерис учил сир Джорах. «Вы — их сила», — повторял он.

— А ты — моя, — тихо прошептала Дени в безумной надежде, что тот, к кому обращены ее слова и мысли, услышит их. Ответом ей, конечно, послужила тишина — вечная спутница одиночества. Только сейчас она поняла, что за каждую победу приходится платить. А для правителей цена в два раза выше.

Убедившись в том, что ее никто не видит, Дейенерис опустилась на колени, обняла себя за хрупкие, чуть дрожащие плечи и опустила голову. На холодные каменные плиты одна за другой закапали горькие слезы королевы, в одно мгновение вновь ставшей страшно одинокой маленькой девочкой.

========== История Четвертая. Между строк ==========

Кхалиси не спалось. Ночной мрак окутал южный город, принеся с собой не только желанную прохладу, но и сновидения. Сны бывают разными — хорошими и плохими, бессвязными и со смыслом, короткими отрывками и долгими историями, заканчивающимися только с рассветом. Мы видим то, о чем грезим, и то, чего боимся. У каждого свои сны.

Дейенерис, например, снились кошмары. Ночь за ночью она будила дракона, чужими руками убивала Дрого, теряла сына, горела на костре, вела кхаласар на верную гибель. Ночь за ночью ее убивали кровные всадники кхала, пожирали драконы, предавали те, кому она доверяла. Каждый раз, когда лучи предрассветного солнца падали на постель кхалиси, она оставалась одна, покинутая людьми и забытая миром.