Сегун. Книга 3
Шрифт:
– Лучше бы урожаем распоряжался Торанага, а не Исидо.
– Это так. Но, простите, девятнадцати дней мало, чтобы собрать урожай, даже если весь мир будет молиться об этом.
– Да.
Кири предположила:
– Если их корабль отплыл за день до вашего отъезда, вы, наверное, торопились.
– Я подумала, что лучше не прохлаждаться, Кири-сан. Мне не нравится путешествовать, когда каждый день на счету.
– А Бунтаро-сан? У него все хорошо?
– Да. Он сейчас в Мисиме, возле границы по заданию господина Торанаги. Я повидала его, когда сюда ехала. Вы не знаете,
– В одном из гостевых домов. Я узнаю в каком и сразу же извещу вас. – Кири выпила еще вина. – Благодарю вас, Марико-сан. Я слышала, Андзин-сан все еще на галере.
– Он очень интересный человек, Кири-сан. Он стал более чем просто полезен нашему господину.
– Я слышала об этом. Я хотела бы послушать обо всем: о нем, о землетрясении, обо всех ваших новостях… Ах да, завтра вечером праздник в честь дня рождения госпожи Осибы, который устраивает господин Исидо. Конечно, вас пригласят. Я слышала, что собираются пригласить и Андзин-сан. Госпожа Осиба любопытствует, как он выглядит. Вы помните, наследник один раз с ним встречался. Вы тогда тоже в первый раз его увидели?
– Да. Бедняга, так его будут показывать, как пойманного кита?
– Именно. – И Кири невозмутимо добавила: – Вместе со всеми нами. Мы все пленники, Марико-сан, нравится вам это или нет.
Урага изо всех сил торопился вниз по переулку в сторону моря. Ночь была темная, небо – звездное и ясное, воздух свеж. На нем были свободные оранжевые одежды буддийского монаха, неизменная шляпа и дешевые соломенные сандалии. Позади располагались склады и высокое, почти европейского типа здание миссии иезуитов. Он завернул за угол и удвоил скорость. Группа серых, несущих факелы, патрулировала берег. Он вежливо замедлил шаг, приближаясь к ним, хотя и сохранял обычный для монахов высокомерный вид. Но самураи не обратили на него внимания.
Он уверенно шел по берегу мимо вытащенных из воды рыбачьих лодок. Легкий ветерок доносил густые запахи с моря и с берега, отлив был в самом разгаре. По заливу возле отмелей рассыпались светлячками рыбачьи лодки – рыбу били острогами при свете факелов. В двухстах шагах выше начинались пристани, обросшие ракушками. У одной стояла лорча, на мачте которой развевались флаги Португалии и торговой компании иезуитов; у сходен с факелами толпились серые. Урага переменил направление, чтобы обойти корабль, двинулся обратно в город, удалился на несколько кварталов, пересек Девятнадцатую улицу, повернул в извилистый переулок и снова вышел на дорогу, ведущую к пристани.
– Эй, ты! Стой! – послышался приказ из темноты.
Урага остановился, внезапно испугавшись. Серые вышли на свет и окружили его.
– Куда направляешься, монах?
– В восточную часть города, – запинаясь, объяснил Урага, у него вдруг пересохло во рту. – К нашим нитирэнским святыням.
– А, ты нитирэн, да?
Какой-то самурай грубо заявил:
– А я вот не из этих. Я дзен-буддист, как и господин Исидо.
– Дзен… ах да, дзен лучше всего, – откликнулся другой. – Хотел бы я хоть что-нибудь понимать в этом. Слишком трудно
– Он слишком потлив для монаха. Эй, что с тобой?
– Вы хотите сказать, что монахи никогда не потеют?
Они посмеялись, кто-то поднес факел к нему поближе.
– А с чего бы им потеть? – ударился в рассуждения грубый самурай. – Они только и делают, что спят весь день и развлекаются всю ночь: с монашками, детьми, собаками, сами с собой – со всем, что подвернется, и все время набивают брюхо, хотя и не работают. Монахи – паразиты, все равно что блохи.
– Эй, оставьте его!
– Сними-ка шляпу, монах!
Урага окаменел.
– Почему? И чем вам плох человек, который служит Будде? Будда не сделал вам ничего дурного.
Самурай воинственно вышел вперед.
– Я сказал: сними шляпу!
Урага повиновался. Его голова была свежевыбрита, как и положено духовному лицу, и он благословил ками, или духа, или озарение Будды, которые побудили его принять дополнительные меры предосторожности на случай, если его остановят за нарушение комендантского часа. Всем самураям Андзин-сан начальством пристани было приказано оставаться на судне – по распоряжению свыше.
– У вас нет никакой причины вести себя так грубо, – заявил он, невольно принимая властный тон иезуитов. – Служение Будде почетно, и становиться монахом – обязанность каждого самурая в конце жизни. Или вы не знакомы с бусидо? Где ваше воспитание?
– Что? Вы самурай?
– Конечно, я самурай. Как бы иначе я осмелился говорить с самураем о плохих манерах? – Урага надел шляпу. – Лучше бы следили за порядком, чем приставать к мирным монахам! – И он с высокомерным видом удалился, хотя у него и дрожали колени.
Самураи некоторое время смотрели ему вслед, потом один сплюнул:
– Святоши! Тоже мне – самураи!
– Он прав, – угрюмо произнес старший. – Где ваши манеры?
– Я виноват. Прошу извинить.
Урага шел, очень довольный собой. Ближе к галере он опять стал осторожничать и даже прятался в тени здания. Потом, решившись, выступил на освещенную площадку.
– Добрый вечер, – вежливо приветствовал он серых, которые слонялись у сходен, потом добавил благословение: – Наму Амида Буцу! (Славься Будда Амида!)
– Спасибо. Наму Амида Буцу! – Серые пропустили его беспрепятственно. Им было приказано не выпускать на берег никого из чужеземцев и самураев, кроме Ябу и его телохранителей. Насчет буддийского священника, который плыл на корабле, указаний не было.
Сразу ощутив сильную усталость, Урага поднялся на главную палубу.
– Урага-сан! – тихонько окликнул его Блэкторн с юта. – Иди сюда.
Урага прищурился, привыкая к темноте. Он увидел Блэкторна и, почувствовав вонь немытого тела, догадался, что вторая тень принадлежит другому чужеземцу, с непроизносимой фамилией, который также знал португальский язык. Он почти забыл этот чужеземный запах, который был частью его жизни. Андзин-сан – единственный из встреченных им чужеземцев – не вонял, и это сыграло свою роль в решении служить у него.