Секс и ничего личного
Шрифт:
Что странно, я совершенно не нервничала. Правда, и в успех своей затеи особо не верила.
Комната у Лелюш ничем особо не отличалась от моей собственной: тот же ремонт двух— , а то и трех-годичной давности, те же учебные принадлежности, расползшиеся по всем поверхностям… Это почему-то успокоило меня окончательно.
— Я Кассандра Морель… — заговорила я, но она не дала мне закончить, перебила.
— Я знаю, кто ты. Но понятия не имею, что тебе от меня нужно.
— Это я нашла тело Луизы Бернар. И теперь из-за этого следствие считает, что я могла ее убить. Я этого не делала, но доказать не могу.
— Я бы не сказала, что мы были подругами. Так, жили в соседних комнатах, — неохотно откликнулась Эжени, покусав губы. — Это всё не очень приятно, перемывать кости Луизе, когда её… когда она умерла. Чувствуешь себя так, будто грязью человека за спиной поливаешь, даже хуже, чем за спиной, после смерти, но… Но да, у тебя, пожалуй, веская причина расспрашивать, да и вообще… ладно. Я расскажу, что знаю, но ты имей в виду, я капитану всё уже рассказала. И сразу имей в виду: если ты хочешь, чтобы я ему налгала, или там… сказала, что не было того, о чем я раньше говорила — я этого делать не буду!
Эжени, взглянула меня враждебно, исподлобья, как будто я ее в чем-то обвинила или всё-таки попросила лжесвидетельствовать, и я поспешила заверить, что ничего подобного не имела в виду.
— Ладно. Проходи, садись. Чувствую, разговор будет долгий. Чай будешь?
— Нет, спасибо! — Вежливо отказалась я.
Вот сообрази я прихватить с собой хоть что-то к чаю — можно было бы согласиться, и насколько бы легче разговор пошел! А так остается только скрипеть зубами от своей недогадливости.
— А я буду.
Аккомпанементом к ее словам щелкнул закипевший чайник, и Эжени повернулась ко мне спиной, буркнула:
— Садись, чего стоишь?
Лелюш повозилась в кухонном уголке, собирая чайные принадлежности, залила в чашку с чайным пакетиком кипяток, и вместе с чашкой села, устроившись к столу боком, и глядя на меня, сидящую на кровати.
— Так что ты там хотела узнать? Спрашивай, — сказала она, и сделала глоток.
Слова я подбирала осторожно, чтобы сформулировать возникший вопрос предельно корректно, и не оттолкнуть “свидетельницу”:
— Я тут поспрашивала наших, с кем Луиза больше всего общалась — мне сказали про тебя. А ты говоришь, что на самом деле вы не то чтобы дружили… Почему?
Эжени пожала плечами:
— Да потому что дружить с ней было трудно. Характер у нее был такой, что она очень плохо переносила, когда ее в чем-то… не знаю как сказать, — Эжени неопределенно повела чашкой. — Превосходили? Опережали? Когда кто-то в чем-то был лучше. Особенно ревновала, когда человек с ней примерно равного статуса.
Я кивнула: то, что говорила Лелюш, примерно совпадало с моими собственными впечатлениями.
— Понимаешь, нельзя сказать, что она прям радовалась чьим-то неудачам, это неправда. Чужим неудачам она могла и посочувствовать, и поддержать, на самом деле, Луиза была не такая уж и плохая, нет. Но чужому успеху она бы никогда не порадовалась.
Улыбка у Эжени получилась виноватой, и, словно спеша оправдать покойную подругу, она добавила:
— Я думаю… Луиза как-то упоминала, что у нее родители были очень требовательные, с установкой, что она должна всегда быть во всем лучшей… Они-то, понятно, хотели как лучше, а получилось вот так. У нас еще с первого курса сложился небольшой кружок девчонок, мы вместе тусим, дружим между собой. Так Бернар Мелиссе позавидует, что ей предки машину подарили, Марго из-за внешности, а Амайе потому что она парням нравится — ну и ляпнет что-нибудь неприятное обязательно. Не прямо гадость,но настроение портится. И ладно бы, если бы это разово… если бы Луиза хотя бы иногда язык за зубами удержать могла.
— И из компании ее оттерли?
Эжени задумалась.
— Да ты знаешь… Я бы не сказала, что прям “оттерли”. — Её, кажется, и саму удивил этот вывод, но она продолжила уже вполне уверенно. — Скорее, она сама от нас отошла. Тут еще, знаешь, сыграло роль, что мы то в кафе, то в клуб, а Луиза всё над учебниками сидит. И с деньгами расставаться она не любила: остальных-то у нас родители содержат, а Луизу… Как я поняла, там в семье с деньгами было не очень, и если сначала её родители поддерживали, в дополнение к стипендии, то потом она сама зарабатывать начала, и всё, адью. “Крутись сама”. Ну, так и получилось, что она от компании отошла. Я с ней старалась поддерживать хорошие отношения, потому что конфликтов вокруг себя не люблю, ну и она тоже… старалась сдерживать себя.
— А за что Луиза меня не любила? — Задала я наконец тот вопрос, с которым изначально сюда пришла.
— Потому что ты умная, — невозмутимо ответила Эжени, и сделала еще глоток, с интересом рассматривая меня поверх чашки.
Даже не меня — мою реакцию на свои слова.
А я, если честно, опешила:
— А Луизе-то что? Если забыть о том, что она вообще училась на курс старше, и соперничать мы с ней никак не могли просто физически, то она тоже получила стипендию, успешно выполняла академические проекты… Да она даже подрабатывала также, как я!
Я сидела и пыталась переварить, чему тут было завидовать, а Эжени вздохнула:
— Угу. Только Бернар всё это давалось железной волей и ослиным упрямством. Она ради высоких баллов из библиотеки не вылезала и ночами над учебниками просиживала. Брала упорством там, где понимания не хватало. А про тебя говорят, что ты всё на лету хватаешь, и вообще. Знаешь, сколько раз она на третьем курсе к профессору Жервилю сдавать теорию магии ходила? Восемь раз, пока измором высший балл не взяла.
— Теорию магии профессору Жервилю с первой попытки никто не сдает, — огрызнулась я.
Глупость, конечно, но я чувствовала острую потребность защищаться, как будто была виновата в том… да в чем угодно!
Теорию магии, кстати, я сдала со второй пересдачи. Правда, если бы не взяла высший бал, париться бы не стала: для сохранения статуса стипендиата достаточно — и боги с ним, с профессором Жервилем. Взяла. И вполне понимала недовольство однокурсников, которым пришлось еще не раз и не два навестить гостеприимные стены профессорского кабинета. Но мне бы и в голову пришло, что это может стать поводом для зависти старшекурсницы.