Секториум
Шрифт:
— Подать изображение? — деликатно спросил справочник.
— Да, если есть, — ответила я. — Неплохо было бы подать, — и в следующий момент решила, что ошиблась.
На экране возникло грибовидное тело, состоящее и белого волокнистого хвоста и макушки, похожей на шляпку сморчка, с которой свисали пучки паутинных отростков.
«Тиагон», — утверждала надпись на голограмме и вращалась вместе с изображением, давая возможность обозреть эту мерзость со всех сторон. Что-то чрезвычайно нелепое было во всем происходящем. Я решила, что термин «тиагон» в сигирийском языке имеет множество значений, что поисковая машина сделала случайный выбор. Изображение тем временем уплотнилось, хвост выпрямился, стал похож на ствол спинного нерва; паутина, опутавшая его,
Феномен тиагонов не имел отношения не только к гуманоидным расам, но и к сигирийской истории вообще. Авторство этого древнего явления принадлежит цивилизации, не относящейся к Нашей Галактике. Его принес сюда технический прогресс вместе с Кольцом, Магистралью и скудной мифологической предысторией. Тиагон в своей первозданной ипостаси был создан, как процессор, для управления сложной техникой. Как искусственный мозг, отвечающий за жизнеобеспечение вояжерных станций. Создан на биосинтетическом материале, так как технический эквивалент подобного устройства занял бы площадь больше самого управляемого объекта. Биосинтетический процессор оказался удобнее, экономичнее, более того, удачно совместился как с оборудованием, так и с ментальным фоном доверенных ему станций.
Сначала тиагоны прекрасно справлялись с задачей, но затем, после серии катастроф, их производство было прекращено. Причина сбоя стала ясна не сразу. Тиагоны обладали колоссальным запасом прочности, превышающим срок эксплуатации обслуживаемого объекта. Фактически, это был «разогнанный» до предела мозг, наделенный мощнейшей энергетикой. Тиагоны обладали способностью адаптироваться к любой среде, но создатели не могли предположить, что от монотонной, заурядной и бесперспективной работы у сложной машины может случиться эмоциональный перегрев. Статистика показала, что апокалипсис по вине тиагона происходил там, где работа не требовала интеллекта и не предполагала разнообразия впечатлений.
Вывод о самоубийстве машины на почве безысходности был слишком смел. Тем не менее, именно тиагоны помогли сформулировать постулат развития, который до сих времен остался неизменным: ТЕХНИКА НЕ ДОЛЖНА БЫТЬ СЛОЖНЕЕ, ЧЕМ ТОГО ТРЕБУЕТ ХАРАКТЕР ЕЕ ПРИМЕНЕНИЯ, — гласит постулат. Тем более, если это биотехника, обладающая свойством саморазвития. Эту идею я слышала и прежде, но никогда не задумывалась над тем, что явилось предтечей.
История тиагонам отомстила сполна. Оставшихся в живых стали попросту истреблять. Тиагоны защищались, если могли. Если во вверенной им системе была предусмотрена хотя бы минимальная внешняя защита, шансы против них были невелики, но сами тау-объекты никогда не атаковали первыми. Этот факт заставил воинствующую сторону задуматься. Вслед за сомнениями появились первые попытки защитить этих существ, наделенных не только интеллектом, но и благородством. «Если есть возможность договориться по-хорошему, — утверждали защитники тиагонов, — нужно попробовать».
Гуманизм возобладал не сразу. Сначала возник философский вопрос: можно ли позволить существу, обладающему опасным свойством, жить рядом с существами, таким свойством не обладающими. Иными словами, стоит ли позволять ядерной боеголовке летать там, где она хочет, под честное слово, на том основании, что ее процессор работает не хуже человеческого мозга? Можно ли поверить, что она не взорвется сама, без санкции Организации Объединенных Наций?
Не знаю, победил ли здравый смысл или страх перед армией недобитых грибовидных воинов, облаченных в доспехи. Знаю лишь, что компромисс был найден. Блуждающие особи сдались добровольно и позволили извлечь себя из системы. За это каждый из них получил право жить, приняв в качестве оболочки тело гуманоида, если цивилизация, к которой относится данный гуманоидный тип, не возражает. Сигирийцы в этом смысл оказались весьма лояльны. Неудивительно, что тау-раса появилась здесь в первую очередь.
Все сигирийские тиагоны попали на особый учет. С каждым индивидуально была договоренность, что ни видом, ни поведением своим, они не будут выделаться из общей массы. А если, не приведи господи, почувствуют себя на грани эмоционального перегрева, должны будут немедленно покинуть зону обитания и доставить себя в тау-колонию, где их дальнейшей судьбой займутся специалисты. Нарушение договора со стороны тиагона давало право уничтожать его без суда и следствия. И это еще не все. Несмотря на узкие рамки обстоятельств, к которым тиагоны вынуждены были приспособиться, их энергетический потенциал остался неизменно огромным, выносливость ненормальной, контактность неограниченной, а память беспредельной, с первого дня творения. Срок жизни тау-гуманоида соответствовал сроку годности оболочки, которую он мог менять по мере износа. За эти и за многие другие характеристики тиагоны были отнесены к классу роботов искусственного интеллекта, что абсолютно соответствовало действительности, как по функциональной принадлежности, так и по происхождению.
Это должно было меня морально добить, но я не поверила. А потом вспомнила компьютер, который любил Мишу и презирал всех остальных. Тот компьютер остался верен своему избраннику до смертного часа. Никто из нас не мог набрать на нем текста, пока Миша не появится на пороге. Моя кофеварка также предпочитала общаться с Мишей. Я уже не говорю о том, что вся сигирийская техника, которой напичканы подземелья, в его руках становится шелковой, а с нами позволяет себе проявлять характер. «Почему так?» — подумала я. Мне захотелось сейчас же пойти к шефу и сказать, что если у меня действительно роман с роботом, то это говорит не о легкомыслии, а об уровне развития робототехники. Я почти пошла… но в последний момент побоялась встретить в офисе Адама.
Монитор продолжал демонстрировать превращение грибовидной субстанции в человека. Сначала нервные отростки сгруппировались в четыре основных пучка вокруг костей скелета, потом между ними стали пробиваться сети сосудов. Жилы разулись, наполнилась кровью сердечная мышца, развернулись легочные мешки, а ровная труба пищевода вздулась грушей на месте желудка. Мышечная масса слилась в однородный слой и поблекла. Тау-человек на схеме не отличался от настоящего, кроме одной детали, — отсутствием пупка.
Конечно, шеф искал Адама. И делал это добросовестно, но нас предупреждал, что надеяться не стоит. Он готовил нас к тому, что Адам, если даже вернется, уже не будет прежним Адамом. Что с такими «альфами» как он случаются метаморфозы, о которых землянам лучше не знать. Что, вероятно, его уже нет в живых, и мы должны смириться. На всякий случай я удалила с компьютера информацию о тиагонах, но каждый раз, навещая на Блазе мальчишек, отправляла с Имкиного коммутатора пару слов до востребования «Галею». О том, как мы живем, скучаем, надеемся… Это нужно было мне. Я не надеялась дождаться ответа.
Такси опустилось у башни на частной парковке. Сначала я решила, что мы заберем попутчика, но стоянка была пуста. Под тентом меня ждал «проводник» — голограмма идущего человечка, — игрушка не для нищих сословий. Хитрый бэт, похоже, решил уточнить мои полномочия шляться по Блазе, но сэкономил на связи, решил вопрос с Галеем, а не с Вегой. Я вышла, такси взмыло в небо. Сумерки над Шарумом имели багровый отсвет от испарений через вентиляционные трубы, торчащие отовсюду до краев горизонта. Вдалеке суетился рой машин, высаживая народ на главную площадь. «Проводник» у меня под ногами яростно махал рукой, приглашая в лифт. Он повез меня безлюдными туннелями, он бежал впереди, указывая дорогу. Так я впервые вошла в театральный квартал с коридорами из черного бархата, высокими и узкими, как ущелья; прошла без пропуска служебный парапет, отделяющий кулисы от присутственных мест. Это только укрепило догадку: сюрприза не будет. Меня здесь ждут. Более того, если я передумаю и решу повернуть назад, мне вряд ли это позволят.