Селижаровский тракт
Шрифт:
Время перестает существовать для Коншина. Он стоит за большой елью и не сводит глаз с шергинского взвода. Ему даже невдомек, что надо бы лечь, потому как пули шаркают по лесу, взвывают над головой и отделенные без его команды укладывают людей у кромки леса. Поодаль, тоже за елью, стоит Чураков, он на правом фланге своего, третьего, взвода, а его лейтенант на левом. Он тоже не спускает взгляда с поля, на котором мечется первый взвод, и, пожалуй, только сейчас в его душу холодной противной струйкой вливается страх.
"Не так все делается, не так", - думает он и сжимает свой тяжелый кулак, стараясь придавить легкую дрожь в пальцах, и ему хочется не быть одному. Он оглядывается - Пахомыча нет, он со своим отделением левее, а Коншин тут, рядом. Надо к Алехе, решает он, резким движением выбрасывает тело и в несколько прыжков достигает Коншина, хватает его за руку. Тот секундно отрывается от поля, слегка пожимает пальцы Чуракова.
– Иван?
– Я... Вдвоем веселее.
– Да... Лучше.
Конечно, лучше, только ствол дерева не укрывает их двоих, а пули-то рыскают по роще...
От первого взвода тянутся первые раненые - кто бегом, придерживая простреленную руку, кто ковыляет, припадая на раненую ногу. Носилок на роту четыре штуки. С одними санитары, подгоняемые санинструктором, бегут вдогон первому взводу и через некоторое время обратно - тащат тяжелораненого.
– Если потери будут большие, взвод отведут и наступление отменят, говорит Коншин Чуракову.
– Откуда знаешь?
– удивляется тот.
– Слыхал.
– Точно?
– Точно.
– Дела...
– протягивает Чураков.
– Это ж ни в какие ворота не лезет.
– И чувствует, что какая-то постыдная надежда заползает в душу.
– Выходит, может, нам и не придется?
– Может. Но как глядеть на это?
– Да...
– Чураков разражается длинным ругательством.
Подбегает Кравцов и бухается под ель.
– Чего столбами стоите? Ложись!
И вот они втроем лежат около ели и видят, как из лощины уже на поле выбегает Шергин, падает и, лежа, взмахом руки подтягивает людей. Появляются еще двое, трое, потом еще, еще, рассыпаются цепью и открывают огонь. Их стрельба почти не слышна в грохоте разрывов, треске разрывных пуль, которыми засыпали немцы их расположение, но огоньки из стволов видны.
– Молодец Шергин-то, - протягивает Кравцов, и не поймешь - одобрение в его словах или боль какая-то.
– Мы пойдем?
– не может скрыть дрожи в голосе Коншин.
Кравцов не отвечает, только смотрит долго, а потом, чуть скривив губы в улыбке, тихо говорит:
– Ничего, держитесь, ребятки...
– поднимается и тяжелой рысцой отбегает от них к землянке помкомбата.
Лежа им плохо видно поле, и потому они встают - у каждого полтуловища закрыто стволом, а половина открыта.
Шергин поднимается, что-то кричит и бежит вперед. За ним - взвод. Но теперь-то уже видно, как мины рвутся прямо среди людей. Видно, как раненые отползают назад; видно, что некоторые лежат уже недвижно... И вдруг Шергин падает!
– Видишь, Иван?
– Вижу.
К Шергину подползает кто-то из бойцов. Наверное, его связной Сашка. Склоняется над Шергиным, что-то делает. Поле окутано дымом от разорвавшихся снарядов, мин, и потому видно плохо.
– Перевязывает, - говорит Чураков.
Ну, теперь вряд ли без Шергина взвод станет передвигаться, - думает Коншин. Теперь надо его отводить. Скажу ротному, что Андрей ранен. Но что это? Шергин поднимается. Виден закатанный рукав телогрейки и бинты на руке. Еще слышен его голос - "вперед", и он опять бежит по полю, а за ним - перебежками его поредевший взвод.
"Не надо, Андрей, - про себя бормочет Коншин.
– Ты же не знаешь... тебя "на пробу" пустили. Не надо. Уходи с поля. Уходи. Тогда отведут и твой взвод. Уходи. Ты же ранен, ты же имеешь право..."
Но Шергин бежит и неизвестно как, но заставляет бежать за собой и свой взвод. Кучка людей на огромном поле. С трех сторон немцы, и с трех сторон огонь. Неужели Шергин не понимает, не видит, что его никто не поддерживает, что вот-вот должна быть команда "отход"?
– Надо отводить взвод. Смотреть нет мочи. Я к ротному, - говорит Коншин.
– Погоди. Так и послушает тебя ротный. Да и не в нем дело, - кладет руку ему на плечо Чураков.
– Но нельзя же так. Он же тронутый, Шергин. Погубит себя, погубит людей...
Кравцов и помкомбата, тоже спрятавшиеся за стволом большой ели, смотрят на шергинский, барахтающийся под пулями и взрывами, взвод. Четыре одиноких цепочки, в которых по семь-восемь человек... Считай, половины уже нету, а прошли метров триста только, впереди еще ох как много... Сейчас взвод залег. Наверно, очень плотный огонь. Пора отводить, думает Кравцов, касаясь рукой спины помкомбата. Тот понимает его жест.
– Сейчас решим. Иду звонить комбату.
Но тут опять взметывается с земли Шергин, а за ним и остальные.
– Герой, - бормочет Кравцов.
– Да. Надо представить к награде. К звездочке.
– Ему Героя нужно. Не меньше.
– Героя?
– удивляется помкомбата.
Но Шергин опять падает. И не поймешь: ранило ли еще, или залег?
Кто-то снова склоняется над ним. Значит, ранило второй раз, а может... Но нет, видно, как перевязывают его.
– Ну, хватит, Шергин! Давай обратно!
– вырывается у Кравцова.
– Да, пожалуй, надо отводить...
– Помкомбата трогается к землянке, где телефон, но Шергин поднимается.