Сэляви

Долина Вероника

На следующий день я пришел на работу в новом костюме. Николай Семенович спросил сразу: «Ну, как ваши дела, Шестаков?» Я небрежно так ему ответил, но чтоб девчонки слышали: «Да вот, женился, Николай Семенович, на замечательной девушке — передовой трактористке, в газетах писали — может, знаете такую фамилию — Мишутина? Только теперь ее фамилия Шестакова!» Тут я не выдержал, схватил со стола папки и побежал — сначала в отдел математики — рассказать обо всем товарищу Камалову, ну и девчонкам из биологии, химии, географии и всех других отделов. Забежал еще в партийную организацию к товарищу Кустинскому. Он очень, очень за меня порадовался.

Вот какой это был праздничный день. Когда после обеденного перерыва я поднялся в отдел, на столе Николая Семеновича меня ждали: большая кукла в коробке, торт, цветы. Какие все прекрасные, душевные люди — у всех ли я взял дыхание? И когда только они успели это все приготовить? Девушки все пожимали мне руку и говорили: «Поздравляю, Олег». А секретарша Надя Г. даже поцеловала меня в щеку.

Домой пришел нагруженный подарками. На почту по дороге

не заходил — некогда, и не напишут мне из Казахстана, наверное. А Раю мы пока устроили работать в магазин «Овощи-фрукты», это в соседнем доме.

Прошел почти год с тех пор, как я женился. В институте за это время не произошло почти никаких событий. Немного, правда, поистерлась канадская дубленка товарища Камалова, зато замечательный плащ из джинсового материала привез себе из Японии товарищ Кустинский. Несколько девушек из разных отделов вышли замуж. Николай Семенович подарил мне два очень красивых значка — «Космос» и «Русская зима». «Русскую зиму» я, конечно, подарил Раечке.

Два месяца назад произошло самое лучшее в моей жизни — у нас с Раей родился сын. Я назвал его Эрнестом в честь писателя Хемингуэя. Бедная Раечка тяжело переносила беременность, ее милые глазки стали косить еще больше. Но теперь она счастливая мать и прекрасна, как все женщины-матери.

Николай Семенович, поздравляя меня, сказал проникновенно: «Вот и у вас, Шестаков, появилось потомство. Это прекрасно. Будет кому продолжать наше общее дело». Девушки подарили четыре погремушки и два чепчика из фланели — голубой и сиреневый.

Когда маленького Эрнеста принесли домой и развернули, бабуля расплакалась от счастья — ведь это ее правнук. «Паучок, как есть паучок», — приговаривала она, качая на руках запеленутого Эр-нестика.

Я очень счастлив, потому что у меня теперь есть сын. Может быть, я далее самый счастливый человек на свете. У него по шесть пальчиков на каждой ручке и оба глазика совсем скошены к переносице — ну и что же? Это отличный крепкий мальчишка, и я его обожаю.

1975 год.

Сомнамбула

* * *

Я развлечь вас постараюсь Старомодной пасторалью. От немецкой сказки в детской Веет пылью и теплом. Кто-то их опять читает И страницы не считает, И незримы, братья Гриммы Проплывают за стеклом. «Если ты меня не покинешь, То и я тебя не оставлю!» — К этой песенке старинной Я ни слова не прибавлю. Там на лаковой картинке Ганс и Гретель посреднике Умоляют: под сурдинку Спой, хороший человек! Этот облик их пасхальный, Их уклад патриархальный — Позолоченный, сусальный, Незамысловатый век! «Если ты меня не покинешь, То и я тебя не оставлю!» — К этой песенке старинной Я ни слова не прибавлю. Но от этой сказки мудрой Тонко пахнет старой пудрой. Ветер треплет Гретель кудри, Носит новые слова. Я сниму остатки грима. Что вы натворили, Гриммы? Вы-то там неуязвимы, Я-то тут — едва жива. К этой песенке старинной Я ни слова не прибавлю: «Если ты меня не покинешь, То я это так не оставлю!» Я развлечь вас постаралась Старомодной пасторалью. От немецкой сказки в детской Веет пылью и теплом. Это я опять читаю! Я их очень почитаю. И незримы, братья Гриммы Проплывают за стеклом…

* * *

Меж нами нет любви. Какая-то прохладца, Как если бы у нас сердца оборвались. И как ей удалось за пазуху прокрасться? Должно быть, мы с тобой некрепко обнялись. Меж нами нет любви. Не стоит суесловья! Но снова кто-то врет и «да» рифмует с «нет». И снова говорим: любовь, любви, любовью — Холодные, как лед, и чистые, как снег. Но если нет любви — тогда какого черта Мы тянем эту нить извечного клубка? Затем, что не дано любви иного сорта, И надо как-то жить, раз живы мы пока.

* * *

Мне бы спать в твоих ладонях, Пить из губ твоих источника. Оставаться молодою, В твердом сердце быть источинкою. Мне б зимой у сердца греться. Летом в гамаке качаться — В гамаке сплетенных пальцев, И в глаза твои смотреться. Всякое твое несчастье Я б сплела своей заботой И осеннее ненастье Скоротала б за работой. Быть твоей последней волей, Радостью твоей живою. Ты бы мною был доволен. Спать в ладонях… Ну позволь мне, я прошу…

* * *

Как холодна моя рука! Как неверна моя строка… Давай условимся с тобою, Что не расстанемся пока. Как время мерное течет! Куда-то нас оно влечет? Давай условимся с тобою, Что все прошедшее — не в счет. Как далека сейчас беда! Как высока моя звезда! Давай друг другу поклянемся Не делать худа никогда. Как нынче сыплет снег с утра! Как боль сердечная остра… А завтра? Завтра — что же завтра? Там новых клятв придет пора.

* * *

Голубоглазые брюнеты И кареглазые блондинки Заполнят улицы планеты, А мы с тобой посерединке. А мы с тобой плывем на лодке Меж берегов по узкой речке. А я кричу тебе: «Володька!», А у тебя глаза, как свечки. И кареглазые блондины, И синеглазые брюнетки Сегодня счастью заплатили Одной-единственной монеткой. И мы с тобой уплатим дани. Мы ей уплатим все налоги. Сегодня близки стали дали И оборвались все дороги. И нам вот не уплыть отсюда! Здесь даже ветра не бывает. А я, на берег выйдя, буду Смотреть, как лодка уплывает! Потом смешаемся с толпою — И сразу станем синеглазы. Сюда приплыли мы с тобою, Чтоб здесь не встретиться ни разу… Голубоглазые брюнеты И кареглазые блондинки Заполнят улицы планеты, А мы с тобой посерединке. А мы с тобой посерединке! Но как же здесь мы оказались? Что мы друг друга половинки — Нам на минуту показалось…

* * *

На мосту, где мы встречались, Фонари едва качались. Мы ходили по мосту. Мы любили высоту. Под мостом, где мы встречались, Воды быстрые не мчались. Не гудели корабли! Поезда спокойно шли. На мосту, где мы встречались, Наши муки не кончались. Поглазев на поезда, Расходились кто куда. Ибо мы бездомны были! Высоту мы не любили. Но ходили мы туда — Больше было некуда. Над мостом, где мы прощались, С той поры года промчались… …Вот я встану на мосту — И достану — пустоту.