Семь цветов страсти
Шрифт:
— Кажется, герб на флагштоке. Впрочем, я не разглядела, когда поднималась туда.
— Заберемся вместе, а? — он значительно посмотрел ей в глаза и подмигнул. — Мне, если честно, на воздушном шаре заниматься любовью приходилось, а вот на исторической башне — нет. Это, наверно, как наркотик.
Дикси решительно отстранилась:
— Ни за что!
— Да почему? Что стряслось? Ты ревнуешь, баронесса?
— Не глупи. Просто у меня бзик. И я боюсь высоты.
— Ладно. Черт с ней, с этой башней. — Он придвинулся к Дикси вплотную. — Я примчался сюда с другого
— Вот уж не ожидала! — Дикси попыталась освободить руки, но Чак крепко держал запястья, прижимая к стене.
— Пусти, больно.
— Значит, ты не хочешь? — Он налег на нее всем телом.
— Нет!
— Да что с тобой, детка! Ты и в самом деле слетела с катушек!
— Поехали. Сейчас же едем отсюда!
— Как знаешь, — он смиренно пожал плечами, будто имел дело с очевидным сумасшествием. — Я могу забрать вещи?
— Живее. Жду в машине.
Дикси ни минуты не хотелось задерживаться в этом доме, нашпигованном аппаратурой Сола.
Миновав ворота, охраняемые дежурными, джип выехал на проселочную дорогу, петляющую среди холмов. Изредка попадалась какая-нибудь насекомоподобная сельхозтехника, ползущая с охапками сена по своим деревенским делам. В окно врывался горячий ветер и Дикси с сожалением провожала взглядом мелькавшую между деревьями прохладную гладь реки.
— Так что стряслось, Дик? Я только сейчас понял, что совсем не хочу тебя терять. Видишь — грущу.
Она посмотрела на его насупленный профиль, столько раз мелькавший на экране в эпизодах дерзких боев бесстрашного героя.
— Ты уже не однажды терял меня, Чак.
Дикси мгновенно вспомнила первый после разлуки визит в Париж новоиспеченного киногероя Куина, его розы, формальную благодарность подружке и поспешное бегство. А главное, она вспомнила то, о чем вообще хотелось забыть — тот прощальный звонок, которым она пыталась зацепиться за опостылевшую жизнь. Чак не услышал мольбу о помощи, пожурив лишь за съемки в порнухе… Но все переменилось, стоило лишь Дикси приобрести антураж престижной женщины — яхту, деньги, дворец… Похоже, чувства Чака к ней питаются из того же источника, что и любовь к дорогим вещам, шикарным автомобилям, домам… Дикси коснулась пальцем упрямо сжатых губ своего спутника.
— Как ты относишься ко мне, Чакки?
Он пожал плечами:
— Странный вопрос. Люблю.
— О'кей. А Рут — тоже любишь?
— Причем здесь она? Я уже забыл, как зовут эту киску. У меня таких очень много, Дикси. Это не конкуренция.
— А жену? Жену любишь?
Чак присвистнул, скорчив гримасу:
— Фу, Дикси, ты как психоаналитик! Спроси еще про маму…
— Нет, правда, для меня это важно. Понимаешь, я уже очень взрослая тетя, но, оказывается, не все в жизни понимаю. Ответь честно.
— Люблю.
— А как ты ее любишь, как женщину или как… человека?
— Ну, что за разница? Малышка — хорошая баба. И этим все сказано.
— А я не понимаю! Ты ее хочешь?
— Иногда. Мы видимся редко. Она возится с детьми, ждет меня. Когда я возвращаюсь — мы любим друг друга. Потом я опять уезжаю.
— А как человека, с которым можно поговорить по душам, выложить, что тревожит, что наболело… Посмотреть на звезды… Как человека ты ее любишь?
— Дикси, перестань сбивать меня с толку и путаться сама. Я не из тех, кого приглашают на роль Гамлета. И звезды меня не смущают, и мировая скорбь не гнетет. Если под рукой бутылочка вина и горячая девка! Понимаешь, я — «обыкновенный парень», как пишут рецензии. Парень, каких много. Может, мне больше повезло с мышцами и этой штукой, чем с мозгами, может, я скуповат, примитивен, но я никому не делаю зла. Мне просто нравится жить: быстро ездить, вкусно есть, тискать женское тело, делать детей, бить морду… если кто напросится…
— Ты — ярко выраженный воин. Это такая давняя классификация, делящая мужчин на «поэтов» и «воинов». Одни живут головой и бойцовыми инстинктами, другие — душой, лирическими чувствами.
— Не спорю. К драке меня с детства больше тянуло, чем к книгам. И малышка любит меня таким. Она убеждена, что лучше ее Чаки нет никого на свете. И это, знаешь, приятно… Мне плевать, читала ли она Байрона или там Шекспира… У нее горячие груди и… она умеет жалеть… Ведь ты не жалеешь меня, Дикси…
Она задумалась, осознав свою вину перед этим парнем, которого всегда, собственно, воспринимала как славного необременительного малого и безотказный объект для сексуальных удовольствий.
«Красивый, собака, — думала Дикси. — А что там у него под улыбочкой? — Да ничего, говорила она себе. Что может быть в дубовой голове Чака — глуп в пределах разумного. Главное, — что у него в штанах. Ан, нет! Чаки — „неунывающий фаллос“, оказывается, нуждается в тепле и сострадании!»
— Я привязана к тебе. Ты мне нужен, я скучаю порой. Мне с тобой очень хорошо, но без тебя — не пусто… — Дикси поморщилась от своих неуклюжих откровений.
— Извини, Чаки, я совсем раззанудничалась.
— Просто ты сама не знаешь, что хочешь. Тебе надо найти мужа, красотка. Сильного, с крепкой рукой. Хозяина.
— Ты бы женился на мне?
Чак, подумав, вздохнул:
— Если честно, нет, даже если бы был свободен. При всем моем восхищении, и при всем твоем теперешнем богатстве и моей жадности… Мы не пара для жизни, Дикси! Как тебе это объяснить?
— Я и не пошла бы за тебя. И не завидую твоей жене. Ей хуже, чем мне, в твое отсутствие она даже не может завести себе любовника.
— Еще чего! Малышка если бы и смогла, то не стала. Пойми, — она ждет только меня. Любого — загулявшего, затраханного… Знаешь, я однажды приполз домой совсем плохой — с подбитым глазом и потрепанной штукой. И что? Она не устроила истерик, только делала компрессы, хлопотала, словно я вернулся с войны, а не из бардака. А когда вылечила, — ох, и задала мне трепку! В постели, разумеется, — ну, вроде завоевателя на побежденной территории!.. Тогда мы и сообразили второго мальца — Линдса. — Чак улыбался воспоминаниям.