Семь дней Создателя

Агарков Анатолий

— Билли, что ещё за фокусы? Только не говори, что ты здесь не причём.

— Причём, причём, Создатель. Сейчас в тебе сосредоточена сила и мощь всех мастеров рукопашного боя, когда-либо существовавших на Земле. Распорядись ею должным образом.

Вся сила и мощь…. Я осмотрел поле битвы. Двухвековая (а может старше?) таверна с низким потолком. Канделябры на массивных цепях. Когда-то в них горели свечи, теперь разбивают головы подвыпившие посетители. Их немного. Трое за одним столом играют в кости, двое за другим

в шахматы. Один у стойки. Один у окна за столом с двумя глиняными кружками. Ну, этот, последний, понятно, зачем здесь. Остальные — в силу привычки? На руке оптимизатор — напоит, накормит, спать уложит хоть с самой наипервой кинозвездой. Должно быть, общение влечёт людей. Чтоб не в мыслях, а наяву языком почесать. Чтоб дым из трубки нос щипал, и пиво глотку холодило. Организму вредно — душе приятно. Впрочем, оптимизатор вредности нейтрализует — есть такая функция.

Худенькая девочка — двенадцатилетняя дочка хозяина заведения — встав на скамеечку у камина, играла на скрипке. Хорошо играла, просто здорово, а мелодия непростая — классическая, из прошлых веков. Казалось, её не слушают, но время от времени игроки в шахматы и кости кидали реплики:

— Молодец, Эльза! Ай, да молодец!

Девочка со скрипкой — последний штрих к декорациям кровавой мизансцены. Нельзя допустить, чтоб он начал палить.

— Билли.

— Импровизируй, Создатель. Наглость и напор.

Я кинул дождевик подсуетившемуся хозяину и на чистом латышском (ай, да Билли!) поприветствовал присутствующих. Прямиком направился к столику у окна.

— Позволите? — присел. — Не поможете скоротать вечер — нарды, карты, шахматы?

Он, конечно же, узнал меня — напрягся весь. А я тараторил, на незнакомом прежде языке, и имя своё исковеркал:

— Алкснис.

Сделал знак хозяину — два пива.

— Сэр, должно быть, не местный? — обратился по-английски. — Позволите угостить?

Он смотрел на меня внимательно и недобро. Худому, вытянутому вперёд лицу трудно улыбаться. И глаза его напрочь выцвели. Довели парня боссы из Лэнгли — самой жизни не рад.

— Господин — англичанин?

— Шотландец.

— Может, бутылочку шотландского виски для знакомства? И жареного поросёнка. Нет, двух жареных поросят! Раз не шахматы и не покер, предлагаю старинную латышскую забаву — бездонное брюхо. Суть не сложная: едим, пьём, пока один из нас не скажет — хватит. Проигравший платит за всё.

— Нет ни голода, ни жажды, — буркнул он и сунул ладонь в карман.

Я и бровью не повёл. Он был на расстоянии вытянутой руки, а стало быть, в моей власти. Уже сейчас я мог бы вышибить из него мозги или надеть на его запястье свой оптимизатор — что, собственно, равносильно. Мне было интересно, как кошке с мышкой — что он предпримет?

Думаю, те же мысли одолевали его. Он был уверен в своём превосходстве, и теперь подыгрывал, вживаясь в роль странствующего

европейца. Какой же ты, парень, шотландец с такой незавидной челюстью? Двинуть по ней пока он в карманах своих копается? Я переборол это желание, а нареченный шотландцем извлёк на свет Божий сигареты с зажигалкой вместо пистолета.

— Хотите фору дам?

— Я не терплю обжорства.

— Тогда на руках, — я упёр локоть в стол и протянул к нему ладонь. — Ну же!

Он смотрел в мои глаза, не мигая:

— В Латвии всегда так гостей встречают?

— Нет, только в нашем захолустье.

Он повертел головой — никто не обращал на нас внимания — и вложил в мою свою ладонь, сравняв свой локоть с моим. Я и не собирался с ним бороться. Ловким движением свободной руки расстегнул оптимизатор на своём запястье и застегнул на его.

— С приездом, Билл. Или может, Сэм? Как там, в Лэнгли — швах дела?

Смотрел, не отрываясь, в его зрачки. Какая-то должна произойти метаморфоза — его превращения из всадника Апокалипсиса в моего союзника. Глаза что ли должны стать добрее. Или улыбка вдруг расцветёт на тонких губах. Никаких видимых изменений не произошло. И голос его был по-прежнему сух, и надтреснут.

— Как вы меня вычислили?

Вместо ответа постучал ногтём большого пальца руки по оптимизатору на его запястье.

— Так это правда, что об этой штуке говорят?

Он поднял руку, сжатую в кулак, повертел перед собой, разглядывая серебряный браслет.

— Кто бы мог подумать.

Мне показалось, вот сейчас он скинет браслет с запястья, достанет пистолет и начнёт палить. Но вместо этого он убрал в карман сигареты, отодвинул преподнесённую мной кружку пива и подался немного вперёд, понизив голос:

— Я так понимаю: у сэра неприятности, и мой долг вам помочь? Приказывайте. Меня зовут Ян Бженкевич, по крови я поляк.

А говорил, шотландец.

— Ваша группа практически нейтрализована. Один погиб, к сожалению. Вы…. Остался ещё один, который идёт к цели, и возможно уже где-то рядом.

— Вы знаете его?

— А вы?

— Я знаю всех членов группы. Можно взглянуть на погибшего?

— Пойдём, попробуем.

Уходя из таверны, потрепал Эльзу по бледной щёчке:

— Ты молодец. Настоящий талант.

Сказал по-русски, а она поняла: на худенькой ручке у неё оптимизатор.

Тело погибшего в дюнах уже отправили в столицу.

— Осталась фотозапись на сотовом, — объявил нам бывший сельский полицейский. — А в чём дело, господа?

Бженкевич посмотрел запись на мобильном телефоне.

— Это Адам Тернер. Адам Невезунчик. Хотя утверждал, что ему здорово повезло, когда попал на службу в ЦРУ?

— В чём дело, господа? Откуда в наших дюнах люди ЦРУ? — забеспокоился бывший профессиональный, а теперь на общественных началах страж порядка.