Семь дней Создателя
Шрифт:
— Билли, что ещё за фокусы? Только не говори, что ты здесь не причём.
— Причём, причём, Создатель. Сейчас в тебе сосредоточена сила и мощь всех мастеров рукопашного боя, когда-либо существовавших на Земле. Распорядись ею должным образом.
Вся сила и мощь…. Я осмотрел поле битвы. Двухвековая (а может старше?) таверна с низким потолком. Канделябры на массивных цепях. Когда-то в них горели свечи, теперь разбивают головы подвыпившие посетители. Их немного. Трое за одним столом играют в кости, двое за другим в шахматы. Один у стойки. Один у окна за столом с двумя глиняными кружками. Ну, этот, последний, понятно, зачем здесь. Остальные — в силу привычки? На руке оптимизатор — напоит, накормит, спать уложит хоть с самой наипервой кинозвездой. Должно быть, общение влечёт людей. Чтоб не в мыслях, а наяву языком почесать. Чтоб дым из трубки нос щипал, и пиво глотку холодило. Организму вредно — душе приятно. Впрочем, оптимизатор вредности нейтрализует — есть такая функция.
Худенькая девочка — двенадцатилетняя дочка хозяина заведения — встав на скамеечку у камина, играла на скрипке. Хорошо играла, просто здорово, а мелодия непростая — классическая, из прошлых веков. Казалось, её не слушают, но время от времени игроки в шахматы и кости кидали реплики:
— Молодец, Эльза! Ай, да молодец!
Девочка со скрипкой — последний штрих к декорациям кровавой мизансцены. Нельзя допустить, чтоб он начал палить.
— Билли.
— Импровизируй, Создатель. Наглость и напор.
Я кинул дождевик подсуетившемуся хозяину и на чистом латышском (ай, да Билли!) поприветствовал присутствующих. Прямиком направился к столику у окна.
— Позволите? — присел. — Не поможете скоротать вечер — нарды, карты, шахматы?
Он, конечно же, узнал меня — напрягся весь. А я тараторил, на незнакомом прежде языке, и имя своё исковеркал:
— Алкснис.
Сделал знак хозяину — два пива.
— Сэр, должно быть, не местный? — обратился по-английски. — Позволите угостить?
Он смотрел на меня внимательно и недобро. Худому, вытянутому вперёд лицу трудно улыбаться. И глаза его напрочь выцвели. Довели парня боссы из Лэнгли — самой жизни не рад.
— Господин — англичанин?
— Шотландец.
— Может, бутылочку шотландского виски для знакомства? И жареного поросёнка. Нет, двух жареных поросят! Раз не шахматы и не покер, предлагаю старинную латышскую забаву — бездонное брюхо. Суть не сложная: едим, пьём, пока один из нас не скажет — хватит. Проигравший платит за всё.
— Нет ни голода, ни жажды, — буркнул он и сунул ладонь в карман.
Я и бровью не повёл. Он был на расстоянии вытянутой руки, а стало быть, в моей власти. Уже сейчас я мог бы вышибить из него мозги или надеть на его запястье свой оптимизатор — что, собственно, равносильно. Мне было интересно, как кошке с мышкой — что он предпримет?
Думаю, те же мысли одолевали его. Он был уверен в своём превосходстве, и теперь подыгрывал, вживаясь в роль странствующего европейца. Какой же ты, парень, шотландец с такой незавидной челюстью? Двинуть по ней пока он в карманах своих копается? Я переборол это желание, а нареченный шотландцем извлёк на свет Божий сигареты с зажигалкой вместо пистолета.
— Хотите фору дам?
— Я не терплю обжорства.
— Тогда на руках, — я упёр локоть в стол и протянул к нему ладонь. — Ну же!
Он смотрел в мои глаза, не мигая:
— В Латвии всегда так гостей встречают?
— Нет, только в нашем захолустье.
Он повертел головой — никто не обращал на нас внимания — и вложил в мою свою ладонь, сравняв свой локоть с моим. Я и не собирался с ним бороться. Ловким движением свободной руки расстегнул оптимизатор на своём запястье и застегнул на его.
— С приездом, Билл. Или может, Сэм? Как там, в Лэнгли — швах дела?
Смотрел, не отрываясь, в его зрачки. Какая-то должна произойти метаморфоза — его превращения из всадника Апокалипсиса в моего союзника. Глаза что ли должны стать добрее. Или улыбка вдруг расцветёт на тонких губах. Никаких видимых изменений не произошло. И голос его был по-прежнему сух, и надтреснут.
— Как вы меня вычислили?
Вместо ответа постучал ногтём большого пальца руки по оптимизатору на его запястье.
— Так это правда, что об этой штуке говорят?
Он поднял руку, сжатую в кулак, повертел перед собой, разглядывая серебряный браслет.
— Кто бы мог подумать.
Мне показалось, вот сейчас он скинет браслет с запястья, достанет пистолет и начнёт палить. Но вместо этого он убрал в карман сигареты, отодвинул преподнесённую мной кружку пива и подался немного вперёд, понизив голос:
— Я так понимаю: у сэра неприятности, и мой долг вам помочь? Приказывайте. Меня зовут Ян Бженкевич, по крови я поляк.
А говорил, шотландец.
— Ваша группа практически нейтрализована. Один погиб, к сожалению. Вы…. Остался ещё один, который идёт к цели, и возможно уже где-то рядом.
— Вы знаете его?
— А вы?
— Я знаю всех членов группы. Можно взглянуть на погибшего?
— Пойдём, попробуем.
Уходя из таверны, потрепал Эльзу по бледной щёчке:
— Ты молодец. Настоящий талант.
Сказал по-русски, а она поняла: на худенькой ручке у неё оптимизатор.
Тело погибшего в дюнах уже отправили в столицу.
— Осталась фотозапись на сотовом, — объявил нам бывший сельский полицейский. — А в чём дело, господа?
Бженкевич посмотрел запись на мобильном телефоне.
— Это Адам Тернер. Адам Невезунчик. Хотя утверждал, что ему здорово повезло, когда попал на службу в ЦРУ?
— В чём дело, господа? Откуда в наших дюнах люди ЦРУ? — забеспокоился бывший профессиональный, а теперь на общественных началах страж порядка.