Семь фунтов брамсельного ветра (фрагмент)
Шрифт:
– Тормози, школяр. Документы...
У Ильи какие документы, из школы идет парнишка. Он так и сказал.
– Паспорт надо всегда иметь при себе. Не слыхал?
Илья сказал, что не слыхал. Да еще дернуло его за язык:
– На кавказца я вроде не похож...
Они посмотрели на него, друг на друга.
– Это мы выясним, на кого ты похож... Куда идешь?
– В книжный магазин.
– Читатель, что ли?
– хмыкнул старший сержант с белесыми глазами и подбородком шире лба (о нем еще будет речь, а пока пусть называется Мордастым).
– Читатель, -
– Разве нельзя?
– Ты повозникай! Сейчас скушаешь очки и будешь не читатель, а разъе...ль.
– Вы какое имеете право так...
– начал Илья (потом сам признавал, что была это великая глупость; с ними - о правах!).
– Интеллигент, - гоготнул Мордастый.
– Небось декларацию прав знаешь. Идем...
– Куда?
– Для выяснения...
– Никуда я не пойду!
– Это была, конечно, вторая глупость. Они заломили ему локти и легко, будто сноп соломы, поволокли в отделение. Приговаривая при этом о сопротивлении сотрудникам правопорядка, которые при исполнении...
Отделение было почти рядом. Илью впихнули за решетку (ну, прямо как в кино, говорил он потом), но скоро привели в какой-то кабинет. Там кроме Мордастого и его напарника (худого и белобрысого) были пожилой морщинистый старшина и молодой офицер (кажется, младший лейтенант). Но они почти сразу ушли, офицер при этом сказал Мордастому:
– Ты, Панкратьев, это... по обстоятельствам.
Мордастый Панкратьев слегка поржал. Белобрысый сел за стол, придвинул бланк.
– Фамилия, имя-отчество, год рождения.
Илья сказал.
– Не кособочься, прямо стой, когда отвечаешь, птенчик... Адрес!
Илья сказал адрес.
– А чем докажешь?
– спросил Мордастый, зевнул и потянулся.
– Давайте, я маме позвоню...
– Позвонишь потом в морг. Чтобы забрали отсюда. А пока не хрюкай.
– Но задержанный имеет права позвонить!
– Может, тебе еще адвоката?
– опять зевнул старший сержант Панкратьев.
– Раздевайся...
– З-зачем?
– Для досмотра! Шмотки на стул и руки по швам!
Они и правда заставили его раздеться. Не знаю уж, до пояса, до трусов или совсем... (Я многого не знаю точно, мне ведь это известно даже не со слов Ильи, а со слов мамы: он рассказывал ей, а она потом уж мне и, наверно, не все...).
– А это что!
– злорадно завопил Панкратьев.
– Давно кололся последний раз, козёл?!
У Ильи на вене был след от иглы, он только накануне сдавал кровь из вены, для анализов, которые требовали в военкомате.
– Это же в поликлинике!
– В ..., а не в поликлинике! У кого отовариваешься, гнида?!
– Неправда! Я докажу!
– Докажи, докажи... Гашкин, погляди у него в карманах, нет ли пакетика с дурью?
Наверняка есть...
Белобрысый Гашкин охотно оставил протокол и покопался в Илюхиной одежде. И, конечно, отыскал белый крохотный пакетик с порошком...
– Ну и все, - с удовольствием сообщил Панкратьев.
– Остальное, как говорится, дело следствия. Лет на пять окажется мальчик без мамы, пора привыкать...
Илья говорил потом (опять же маме), что после
Панкратьев вдруг поскреб мясистый подбородок.
– Хотя можно и так... Гашкин, есть у нас какой-нибудь недавний "висячок"?
– Разве что киоск на Фрунзенской?..
– Вот и в жилу!.. Ну-ка руки по швам я сказал! Где был позавчера в двадцать один ноль-ноль!
– Дома был...
– Про то, что дома, это мамочке расскажешь. А здесь - то, что было по правде! С кем ломали киоск на углу Фрунзенской и Блюхера?.. Да быстро, с-сука!!!
– вдруг заорал он.
– А то оторву ... и сожрать заставлю. Собственным поносом умоешься, читатель долбаный!
Неизвестно, правда ли они хотели приклеить Илье какое-то дело с киоском или с "дурью". Может, просто решили поразвлекаться с беззащитным очкастым "ботаником".
Илья тем более этого не знал. А Панкратьев опять шепнул что-то Гашкину и с хохотком, спокойно спросил Илью:
– Видишь в углу вон тот предмет?
В углу стояла хоккейная клюшка.
– Эту штуку, - сказал оскалясь Панкратьев, - засовывают неразговорчивым пацанам в то самое отверстие. Рукояткой вперед. И по-во-рачивают. И мальчики становятся разговорчивыми...
– Он шагнул в угол, хотел, было, взять клюшку, но вдруг словно передумал, ушел за дверь и поманил оттуда Гашкина. Тот сказал Илье "стоять" и тоже вышел. Дверь они прикрыли.
Илья говорил потом, что он в тот миг очнулся. Секунду стоял неподвижно, потом схватил стул и засунул его ножку в ручку двери. И кинулся к телефону. К счастью, телефон был с прямым выходом в город.
– Это база? Валентину Ивановну Мезенцеву, пожалуйста!. Это сын звонит, срочно!..
Мама, меня забрали в милицию, ни за что! Просто так, на улице, в седьмое отделение, на Октябрьской! Издеваются! Позвони кому-нибудь! Их начальству, что ли! Или дяде Косте! Скорее!..
Дверь дергали и били. Орали. Илья бросил трубку, подождал, когда на несколько секунд перестали ломиться, выдернул стул, сел на него. Они ворвались, сразу сбили Илью на пол, ударили ногами, потом подняли, ударили снова, в поясницу. Но он уже не боялся. Он даже не понимал, что они ему кричат, брызгая слюнями в лицо. Он ждал... и дождался. Удивительно громко затрезвонил аппарат.
Гашкин взял трубку. Мигнул. Протянул трубку Панкратьеву. У того слегка похудела мордастая рожа.
– Да... так точно... У нас... Так точно, товарищ п'полковник... Это же в целях профилактики, по указу... Но ведь откуда же мы... Есть, товарищ п'полковник...
– Он обернулся к Илье.
– Сразу не мог сказать, что ли?
– Что сказать?!
– Чей ты есть сын... Одевайся. Гашкин, помоги парнишке... Щас отвезем домой.
– Обойдусь, - сказал Илья. Потом он признался маме, что испугался: увезут куда-нибудь и головой в прорубь. Чтобы концы в воду. Недаром ведь был недавно очерк про ментов-отморозков которые сперва избили полковника ФСБ (не знали, кто он), а потом нашли у него в кармане документы и пристрелили в лесочке, чтобы не отвечать...