Семь колодцев
Шрифт:
Бандиты притихли.
— Кто из них тебя ударил? — спросил майор.
— Вот этот! — указал я на квадратноголового. Еременко подошел к нему. Тот смотрел нагло, с вызовом.
— Твой «макаров» под столом?
— Какой еще «макаров»? Чужой ствол хотите на нас повесить? Не получится!
— Это пистолет вашего дружка! — сказал Олег, показав на меня. — Он нам им угрожал.
— Да, точно! — подтвердил третий.
— Понятно, — спокойно согласился Еременко и вдруг с разворота вогнал свой мощный кулак в грудь квадратноголового.
Тот упал на колени, скорчился и тут же получил коленкой в лицо. Брызнула кровь, бандит упал на пол.
Друзья квадратноголового было дернулись на помощь, но
Еременко зло попинал квадратноголового ногами, отошел ко мне и тихо спросил:
— Что будем с ними делать? Если хочешь, мы их оформим, конечно, но, честно говоря, вся эта возня ни к чему не приведет. К вечеру они все равно выйдут.
— А пистолет?
— Вряд ли. Набегут адвокаты, звонки пойдут. А потом, по правде говоря, мы действуем не совсем официально… Могут возникнуть сложности…
Я пожал плечами:
— Отпустите…
Майор кивнул и коротко распорядился. Автоматы были опущены, Олег и его друзья освобождены.
— Хана вам обоим! — прошипел квадратноголовый, глядя на нас с Еременко.
Его лицо было в крови, глаз заплыл, ему помогал передвигаться Олег, и сам несколько пострадавший.
— Вам пять секунд свинтить отсюда, отморозки обоссанные! — огрызнулся майор. — Время пошло!
Бандиты с самым жалким видом, почти бегом, покинули ресторан.
— Эй, кофейку-то налейте! — уже успокоившись, даже с некоторой шутливостью в голосе, крикнул Еременко в сторону открытой двери, ведущей на кухню ресторана.
Мы с майором пили кофе. Правда, до кофе майор опрокинул две стопки водки. За соседними столиками расположились его бойцы — бравые молодцы, с лицами, едва отмеченными интеллектом. Перед каждым стояла внушительная тарелка с жареным картофелем и мясом и еще по бутылке трехлитровой кока-колы на каждый стол. Ресторан, естественно, угощал.
Я рассказал своему спасителю, что произошло, всю историю наезда на меня известной преступной группировки — Олега и его помощников. Еременко подробно расспрашивал, все время грязно матерился.
— Знаешь чего! — вдруг сказал он. — Сейчас такое безвременье, что без крыши действительно не обойтись.
Я посмотрел на майора в высшей степени удивленно.
— А чего ты смотришь? — развел он руками. — У таких вот «быков» сейчас возможностей в сто раз больше, чем у меня или у кого бы то ни было. Сегодня я тебя выручил, а завтра? Меня уволят или грохнут такие, как они. И что ты будешь делать? Да и стар я уже такими делами заниматься. У меня двести пятьдесят болезней, и все неизлечимые… Страна в жопе, ментам платят — на хлеб не хватает. Половина наших у кого-то подрабатывает, в том числе и в криминальных структурах. Стукачей море, телефоны на прослушке, и неизвестно, кто слушает, старые кадры поувольнялись. А еще эти адвокаты появились. Не успеешь оглянуться, как все в несознанку уходят. Доказать вообще ничего нельзя. Прокуроры непонятно у кого на зарплате сидят, судьи все продаются и покупаются, как на аукционе. Блядь, куда же государство смотрит?! Надо же что-то делать! Надо их всех хватать, этих подмосковных качков, и казнить у Кремлевской стены! Из автоматов, очередью. За неделю можно в стране порядок навести. Иначе хана всему!
Еременко попросил у администратора еще водки. Тот кисло кивнул и дал указание бармену.
— Так что ж мне теперь делать? — уныло спросил я. — С уголовниками общаться?
— Зачем? Упаси тебя бог! — замахал руками майор. — Толку в этом нет никакого. Им платить бесполезно. Если большая беда придет, они все равно не помогут. А вот если случай представится, бизнес твой захавают. И на себя работать заставят. У них не так все просто, как кажется на первый взгляд…
Ему поднесли, он выпил.
— Надо домой ехать, стиральную машинку ремонтировать… — вздохнул он. — Послушай, я дам тебе телефончик один. Это мой старый приятель. Мы с ним вместе академию заканчивали. Классный мужик, крепкий, в обиду не даст. Его пригласили в ФСК — Федеральную службу контрразведки, и за пару лет он так поднялся, мало не покажется! Скажешь, что ты мой друг. Мол, Еременко дал телефон, просил помочь…
Майор отставил недопитый кофе, пожал мне руку и что-то гаркнул своим подчиненным. Те уже выскребли тарелки, опустошили бутылки с колой и теперь травили похабные анекдоты, заливаясь на весь ресторан отвязным циничным гоготом. Я почему-то подумал, что они мало чем отличаются от бандитов и только благодаря случаю оказались по другую сторону барьера.
Майору Еременко я преподнес на день рождения новенький «жигуль», с трудом убедив милиционера принять мой от чистого сердца подарок. Но через два месяца его командировали в Чечню, и с тех пор я его больше никогда не видел…
37
Я уже боялся, что мой эксперимент не удастся. Вот уже две недели у Вовочки на кухне из крана лилась чистейшая водка, но он, этот совершенно безвольный, опустошенный и необычайно зловонный человек, никак не мог пресытиться, продолжал, как по часам, три-четыре раза в день напиваться до беспамятства. Правда, перестал выходить из дома и приглашать дружков — ведь идти, по сути, было некуда и незачем, а «друзья», все эти подонки, уголовники, их шлюхи, всякие спившиеся опущенцы, прошмандовки и просто пьяницы из близлежащих домов ему давно надоели, да он в них больше и не нуждался. Поднимался с дивана, ковылял в туалет, потом на кухню… и через полчаса, словно подкошенный, снова валился на диван, бормоча всякую неразбериху. Сон успокаивал воспаленный мозг и возвращал немного сил, правда, лишь для того, чтобы подготовить душу и тело к новым, еще более сложным испытаниям.
День и ночь Вовочка издевался над собой, насиловал себя, убивал себя. Он еще больше похудел, лицо его стало малиново-серым, глаза тупо-безумными. Все происходящее напоминало изощренную пытку, прервать которую могла только смерть, пытку, которую придумал я, но непосредственно осуществлял сам приговоренный, и осуществлял с таким безразличием к себе и неослабевающим упорством, на которое не был бы способен ни один даже самый бездушный палач.
Временами я чувствовал себя убийцей и меня терзали угрызения совести, но я искренне верил, что моя идея гениальна, что клин, особенно такой, действительно можно вышибить только клином и что дело, несмотря на размах, который оно приобрело за последние дни, не дойдет до летального исхода. В любом случае я предполагал, что у меня еще есть несколько дней. Они и должны все решить.
Мой замысел был прост — я должен был лишить жизнь Вовочки всякого смысла. Прежде вся соль его существования заключалась в водке. Для того чтобы выпить, надо достать денег, достать любым способом. Надо идти, крутить варианты. Что-нибудь вытащить из квартиры и продать у хозяйственного магазина. Или одолжить денег у Рыбы под залог. Или, если получится, украсть. Можно кого-нибудь побить, получив в награду деньги или водку, недаром Вовочку несколько раз нанимали мочить чурок на ближайшем рынке. Можно и просто «ша-калить» — стрелять у магазина мелочь или ждать, пока подвернется щедрый приятель, который по старой памяти угостит. Так или иначе, но каждое утро Вовочка, как на работу, отправлялся в бесконечное путешествие по своему микрорайону, а поздно вечером, неизменно пьяный, с трудом добирался до собственной квартиры и начинал ломиться в дверь: «Батя, падла! Открой дверь, твою мать! Кому говорю, старый пердун!»