Семь месяцев бесконечности
Шрифт:
Выбравшись из палатки утром, я долго не мог оторвать взгляда от освещенных низким солнцем горных вершин, от наполненных рассветным полумраком глубоких шрамов ущелий, прозрачного голубого неба, отражающегося в бирюзовых куполах наших палаток, от уютно свернувшихся клубочками, еще дремлющих собак, от всей этой так редко случающейся и такой прекрасной тишины. Минус 28 градусов совершенно не ощущались.
Вышли без лыж, однако уже через час поверхность улучшилась, и я встал на лыжи. В северо-восточном и северо-западном направлении от нунатака Фишер тянулись два огромных снежных ветровых шлейфа. Едва мы, спустившись по пологому длинному спуску, подошли к подножию снежного шлейфа, как сразу почувствовали, как нещадно палит солнце. Мы находились в огромной белой воронке, и прямая и рассеянная солнечная радиация буквально жгла нас со всех сторон, так что укрыться от нее было невозможно. Я скинул штормовку, снял
Поднявшись, мы подошли очень близко к нунатаку, но не вплотную — мешала глубокая, метров сто, окружающая нунатак полукольцом ветровая воронка с очень крутыми, уходящими вниз краями. До отвесно уходящей вверх бурой бугристой стены нунатака было метров пятьдесят. Джеф остановил меня: «Не подходи близко к краю, здесь очень коварные снежные козырьки». Подъехали остальные ребята, и мы все месте стали высматривать находящийся где-то рядом, но пока невидимый склад. Место, где мы стояли, было высшей точкой окружающего нунатак снежного конуса. Поверхность ледника, лежащего перед нами, круто уходила вниз и блестела на солнце так, что больно было смотреть. Метрах в трехстах впереди она выполаживалась и переходила в обширное ровное белое плато, упиравшееся с восточной стороны в отвесную стену хребта Сентинел. Было чрезвычайно тихо. Солнце было уже высоко, и поэтому короткая тень нунатака упиралась в блестевшую на солнце белым глянцем крутую стену ветрового конуса и никак не могла выбраться наружу. Несколько минут прошли в напряженном высматривании на снежной поверхности чего-нибудь, что хоть как-то нарушало бы ее белое однообразие.
Тут почти одновременно (Джеф, разумеется, несколькими мгновениями раньше) мы оба вскинули вверх руки.
Метрах в ста пятидесяти внизу на самом краю снежного конуса стоял маленький, казавшийся черным флажок. Это был наш девятый по счету склад! Мы подъехали поближе и, остановившись недалеко от края воронки, стали распаковывать нарты. Флажок с обтрепанными краями оказался не черного, а обычного синего цвета. Трехметровый алюминиевый шест, к которому он был привязан, торчал над поверхностью снега всего на метр. Я сразу вспомнил наши раскопки на Сайпле и приготовился к бою. На этот раз мы вынуждены были ограничиться только лопатами, потому что кирку, естественно, как честные люди, оставили на станции. К счастью, снег здесь оказался намного мягче, чем на Сайпле, и работа пошла довольно споро. Поскольку у нас были только три лопаты, то Дахо, Джеф и я стали копать, а остальные занялись в это время очень важным делом — вытащили на просушку все спальники, одежду, постромки. Развешенная на воткнутых в снег лыжах разноцветная одежда, яркие, синие и зеленые бревна спальных мешков, невесомо лежащие на снегу, и пушистые белые, серые, коричневые и черные коврики нежащихся на солнце собак придавали нашему временному лагерю сходство с раскинувшейся среди белого поля пестрой ярмаркой. Несмотря на то что температура была около минус 30 градусов, солнце припекало так, что нам пришлось раздеться, и весьма основательно. Очень скоро мы углубились в снег на два метра и еще через несколько минут моя лопата глухо ударилась о что-то твердое. «Есть!» — подумал я. Это была крышка большого фанерного ящика с продовольствием. Ящики с кормом для собак были уложены штабелем рядом, и мы решили начать с них.
Склад у нунатака Фишер был крупнейшим на всем нашем маршруте, потому что по первоначальному плану экспедиций мы должны были идти отсюда прямо в горы Тил, находящиеся примерно в пятистах милях южнее. Такой продолжительный переход требовал солидного пополнения запасов: надо было бы по меньшей мере взять по семь-восемь ящиков корма на каждые нарты из расчета на двадцать один — двадцать четыре дня пути. Но было ясно, что судя по состоянию собак и их численности после перехода через Антарктический полуостров мы не смогли бы совершить столь длительный автономный переход. Было решено использовать еще одну подбазу на холмах Патриот, находящихся примерно в двухстах милях отсюда. Кроме пополнения запасов продовольствия, мы рассчитывали заменить часть личного собачьего состава из резервистов, отдыхающих сейчас в окрестностях весеннего Пунта-Аренаса. Это отклонение от маршрута стоило нам и нашим собакам примерно 40 лишних миль, но представлялось нам оправданным во всех отношениях, за исключением, может быть, того, что на тех же холмах Патриот нам предстояла встреча с прессой и все мысли о полноценном отдыхе там следовало отбросить уже сейчас как абсолютно абсурдные.
Из двадцати восьми ящиков с кормом мы погрузили на нарты всего двенадцать, остальные оставили на поверхности снега рядом с бывшим
Тепло солнца и коктейля разморили участников экспедиции и привели их в то блаженное полудремотное состояние, когда не хочется ни о чем думать, кроме того, чтобы хоть как-то продлить это состояние. Всех вернул к действительности голос Этьенна: «Пэтриот Хил, Пэтриот Хил, Трансантарктика, овер!» Было три часа пополудни — время связи, о котором мы условились с Брайтоном и о котором я, признаться, благополучно забыл, хотя вчера в палатке и обещал Этьенну напомнить о сроке связи. Вот что делает солнце…
Солнце, воздух и вода — Наши лучшие друзья! Так казалось мне всегда До сих пор… Но случается беда, И слабеют тормоза, Если сменится вода На ликер!Да, да! Впрочем, не мне вам говорить об этом, уважаемые читатели, вы и сами прекрасно об этом знаете. Брайтон, в распоряжении которого ничего, кроме воды во всех трех ее агрегатных состояниях, не было, сразу же откликнулся и скороговоркой сообщил, что ДС-6 по-прежнему сидит в Пунта-Аренасе, и поэтому ни сегодня, ни, по-видимому, завтра ждать киногруппу нам не придется. Тем временем тень от нунатака, выбравшись наконец из снежной воронки, стала быстро подкрадываться к нам, и мы сразу же ощутили ее холодное дыхание: минус тридцать в тени — это настоящие минус тридцать! Быстро свернув свою ярмарку, в 16 часов мы продолжили маршрут.
Рядом с ящиками с собачьим кормом и продовольствием мы с Этьенном оставили сумку с лишней пока одеждой и снаряжением. Я же оставил еще все свои полиэтиленовые баночки для отбора образцов снега: мы были уверены, что Брайтон привезет все это нам на холмы Патриот (наивные люди!). Пройдя до 18 часов еще 7 миль, мы остановились лагерем. Интересно, что, несмотря на всю свою двухсотметровую высоту, нунатак Фишер очень быстро скрылся из глаз после того, как мы перевалили через какой-то очередной ледяной гребень. К вечеру от прекрасной солнечной погоды остались одни воспоминания: с востока натянуло облачность и пошел подгоняемый начинающимся ветром снежок, температура повысилась до минус 22 градусов, стены в палатке, еще недавно горевшие неугасимым желтым огнем, погасли, и стало сумеречно. Все эти зловещие приготовления погоды вынудили меня выбраться наружу проверить надежность оттяжек и более тщательно обсыпать палатку снегом.
Радиосвязь, подарившая нам с самого начала две минуты надежды, когда в наушниках раздался возбужденный крик Крике: «Трансантарктика! Я вас слышу!» — стала чахнуть что называется, на глазах и «на ушах» и вскоре прекратилась окончательно, а жаль — так мы и не успели ничего ни принять, ни передать! Скорее от отчаяния, чем от чего-то другого, Этьенн решил в этот вечер побриться. У него великолепная электробритва «Филипс» на батарейках емкостью примерно двадцать две щетины. Звук мягко работающей электробритвы — этот голос цивилизации — на мгновение перекрыл начинающий грубеть за тонкими стенами палатки голос дикой природы. Мы отдыхали. Лагерь в координатах: 77,8° ю. ш., 87,6° з. д.
К счастью, от ветра с востока стога наших палаток не погнулись, так как ему не дал разгуляться хребет Сентинел, под могущественным покровительством которого мы и продолжили сегодня свое путешествие. Вершины хребта, еще вчера такие четкие на фоне голубого неба, сегодня были скрыты густой клубящейся облачностью. Ветер, наиболее сильный в прорезающих хребет ущельях, выносил по ним на подступающее к горам ледяное плато длинные, подвижные грязно-белые языки тумана. Было тепло — всего минус 18 градусов.