Семь месяцев бесконечности
Шрифт:
Как приятно и легко ставить лагерь при отсутствии ветра! Да и сама палатка внутри выглядела очень уютно. Солнце делало желтые стены палатки теплыми как на вид, так и на ощупь — никакого инея и льда. Уставшие за целый день от белого цвета глаза отдыхали в пестроцветном внутреннем мире палатки. Сегодня, как победители гонки, мы с Этьенном позволили себе после ужина десерт. За дело взялся я, правда, не имея никакой определенной идеи, но помня усвоенное с детства правило: «Смешение хороших продуктов в любых пропорциях очень часто приводит к неожиданным результатам».
Для начала я растворил в средней по размерам кастрюле сухое молоко и огляделся вокруг в поисках чего-либо, годящегося в качестве первого ингредиента. Заметив мои раздумья и, видимо,
В результате образовалось нечто весьма неприятного цвета, но чрезвычайно вкусное. Только прикончив причитающуюся долю десерта, Этьенн смог оторваться от него и спросить: «Как это называется, Виктор? Дай рецепт!» Я уверенно, будто заранее знал, что получится в результате моей кулинарной деятельности, ответил: «Это блюдо мы называем «русская тюря с использованием экспортных присадок». Этьенн был удовлетворен, несмотря на то что его очередная, пятая по счету, попытка выхода в эфир окончилась неудачей — на этот раз и мы никого не слышали.
Вечером с юго-восточной стороны горизонта были отчетливо видны большие заснеженные горы — это уже Элсуорт. За сегодняшний день прошли 20 миль. До следующего склада с продовольствием на нунатаке Фишер осталось 100 миль. Лагерь в координатах: 76,5° ю. ш., 85,1° з. д.
Потерпев неудачу в многочисленных попытках сбить нас с курса, юго-восточный ветер после непродолжительной вчерашней паузы решил попробовать с запада и к утру набрал силу. Гонимая им тяжелая низкая, типично западная облачность медленно поднималась с горизонта и заслонила светло-голубое рассветное небо. Вскоре от него осталась только тоненькая розовая, подкрашенная солнцем полоска. Горы скрылись из вида. Быстро теплело, утром температура была уже только минус 34 градуса. Пошли курсом на южную оконечность замеченного вчера горного массива. Если судить по карте, это должен быть хребет Сентинел, являющийся северной оконечностью огромной горной страны Элсуорта. Нам предстояло обогнуть этот высочайший горный массив Антарктиды с запада и пройти вдоль него в направлении к полюсу по меньшей мере 500 километров. Горные вершины Элсуорта должны были разнообразить наш пейзаж как минимум в последующие две недели.
Сегодня впереди за мной пошла упряжка Джефа. Отдохнувшая Тьюли в свойственной ей искрометной манере вела за собой собак своей упряжки, и мне все время надо было быть начеку, чтобы не дать собакам достать меня. Встречный юго-западный ветер особых хлопот до обеда не причинял. Я шел без очков, защищая лицо только меховой опушкой комбинезона. Несколько раз ветер усиливался, переводя поземку в более высокий ранг низовой метели, но затем все возвращалось на круги своя. Один из этих порывов пришелся, как вы, наверное, уже догадываетесь, на время обеденного перерыва. На этот раз мы даже не стали собираться все около каких-то одних нарт, а разделились по трое: Этьенн, Кейзо и я у одних нарт, Уилл, Джеф и Дахо — у других. За весь обед никто не проронил ни слова. Хотелось только одного — поскорее встать на лыжи и идти, идти, идти, чтобы поскорее прийти к месту следующей остановки, разбить палатку и хоть на время избавиться от этого ветра и назойливого, проникающего повсюду снега.
Видимость резко ухудшилась и, к сожалению, вместе с ней и поверхность. Начался подъем с боковым уклоном, появились высокие заструги и вместе с ними, естественно, открылся и фестиваль «Рашен баллей»: по выражению Джефа, фестиваль русского балета на лыжах в моем исполнении. От классического балета этот отличался, пожалуй, лишь тем, что сцена, как правило, была не видна танцорам и солист частенько падал в оркестровую яму, а так все бы ничего…
Ветер, что называется, уплотнился, и мне приходилось буквально силой преодолевать его упругое сопротивление. Конечно, ни о какой езде или даже ходьбе на лыжах в таких условиях говорить не приходилось. Я ковылял на них, упираясь обеими палками и перебираясь с бархана на бархан, ориентируясь главным образом по ветру, потому что компас раскачивался и крутился на груди, как живой, и не было никакой возможности уследить за стрелкой.
Примерно в 5 часов ветер достиг штормовой силы, и я увидел, что Джеф машет мне руками, показывая, чтобы я остановился. Все упряжки собрались вместе, и мы решили ставить лагерь, потому что в случае еще большего усиления ветра нам просто-напросто будет не справиться с палатками. И тут внезапно произошло нечто удивительное. Резко, как по мановению волшебной палочки, прекратился ветер. Облака продолжали лететь с такой же скоростью низко над нашими головами, а внизу был полнейший классический штиль, но, увы, ненадолго. Ровно через пять минут ветер возобновился и задул в прежнем направлении с той же силой, что и до того.
Мы уже запустили примус, когда дверь палатки распахнулась и в нее просунулась чья-то заснеженная голова. Тело неизвестного оставалось снаружи палатки и сотрясалось от ударов ветра, передававшихся голове, от чего последняя совершала ритмические возвратно-поступательные движения с небольшой амплитудой в районе дверного проема.
После небольшой, но многозначительной паузы голова заговорила голосом профессора гляциологии Дахо. «Ребята, — произнес, продолжая раскачиваться, профессор, — я знаю, что вы оба признанные специалисты по вентиляционным отверстиям. Мы с Уиллом неверно установили наружный чехол палатки, и у нас теперь, естественно, не стыкуются вентиляционные отверстия наружного и внутреннего чехлов. Что нам делать?» Специалисты, не сговариваясь, в один голос заявили, что лучше всего переставить чехол правильно. Профессор затосковал, прислушиваясь к свирепым завываниям ветра и, очевидно, мысленно спроектировав эту теоретическую рекомендацию на реальные условия. Я все понял, Этьенн тоже. И вновь почти одновременно, не сговариваясь, мы предложили альтернативный вариант — прижать колпак вентиляционного отверстия веревками снаружи. На мгновение тоскливое выражение в глазах профессора исчезло, но только на мгновение — ему еще предстояло это сделать, голова скрылась.
Сегодняшний неожиданный выверт ветра после вчерашней прекрасной погоды немного подкосил моего компаньона. Этьенн сказал мне: «Когда же наконец мы сядем на пароход и покинем это чертово место?» И действительно, завтра исполняется три месяца со дня нашего старта, а мы все еще практически на Антарктическом полуострове, то есть преодолели четверть дистанции за половину времени! Тут было над чем задуматься, да и погода наводила на размышления. Чтобы подсчитать количество по-настоящему хороших дней за сентябрь и октябрь, вполне достаточно пальцев на одной руке любого из участников экспедиции, включая собак. Ну куда это годится?! За сегодняшний день прошли 22 мили. Лагерь в координатах: 76,8° ю. ш., 85,7° з. д.
Восьмые сутки нет радиосвязи. Не имею никаких известий из дома и очень опасаюсь, что и мои домашние тоже ничего не знают о нас, хотя мы регулярно сообщаем по спутниковому каналу связи самую важную информацию, не говоря уже о координатах, которые каждый день передаются офисам в Париже и Миннеаполисе, но я был почти уверен, что ленинградский офис ничего не знает о наших координатах, и это беспокоило меня. Я имел основания для подобного беспокойства, так как не далее как во время последнего сеанса связи с Беллинсгаузеном дней десять назад радист станции все еще спрашивал у меня наши координаты, хотя по логике именно он должен был сообщать их мне, узнав в Ленинграде.