Семь месяцев бесконечности
Шрифт:
После обеда наша процессия еще больше растянулась. Упряжка Кёйзо, ведомая теперь Рексом, шла достаточно быстро и держалась поблизости от меня. Джеф и Уилл были далеко позади. Мы шли по бескрайней белой пустыне, покрытой гигантскими округлыми барханами ледяных куполов. Ослепительно белый в лучах заходящего солнца снег, причудливо изрезанные голубые тени застругов подчеркивали первозданную красоту окружающего нас пейзажа. Очень контрастно подсвеченные солнцем, бесшумно бегущие вдалеке собаки, окруженные невесомым, стелющимся над поверхностью облачком пара, маленькие разноцветные фигурки погонщиков казались неотъемлемой частью Белого Безмолвия…
За день прошли 23 мили. До следующего склада на станции Сайпл оставалось 65 миль,
При установке палатки, несмотря на полное отсутствие ветра, мы с Этьенном все-таки ухитрились сломать одну из трубок внутреннего каркаса. Ремонт отнял немного времени — мы просто отпилили сломанный кусок с помощью чудесного английского ножовочного полотна, которое при всей остроте и твердости режущей кромки сохраняло удивительную гибкость, что не раз и не два спасло его от неминуемой гибели в моих сильных и неумелых руках. В палатке ремонтно-восстановительные работы были продолжены: Этьенн ремонтировал антенну, а я занялся чисто восстановительной деятельностью — готовил ужин. Было тихо и морозно. Лагерь в координатах: 75,7° ю. ш., 80,6° з. д.
Сегодняшний день можно было бы коротко описать цветаевскими строками: «Вчера еще в глаза глядел, а нынче все косится в сторону…» Так могла бы сегодня обратиться эта непредсказуемая и прекрасная, коварная и доверчивая, холодная и страстная, властная и послушная, красивая и уродливая, тишайшая и целомудренная Антарктида к каждому из нас… Вчера она была прекрасной и доверчивой, и я открыто смотрел в ее чудесные голубые глаза, но сегодня… Увольте, минус 40 градусов, встречный ветер, правда, несильный, но чувствительный настолько, что и глаз открывать не хочется, и еще вдобавок туман и пробирающая до костей сырость.
Неудивительно, что сегодня все как один, включая собак смотрели преимущественно в сторону. И за что, спрашивается, подобная немилость?! Утро было чудесным: на небе все мыслимые и немыслимые оттенки синей гаммы — от темно-фиолетового до светло-голубого. Но затем буквально через два часа после выхода «пал туман и оказались в гиблом месте мы!». Поначалу солнце еще немного сопротивлялось этому произволу, и какое-то время мы видели, как оно лучами своими пыталось раздвинуть быстро поднимающееся липкое тесто тумана, но тщетно — солнце отступило, оставляя нас одних в этом неуютном мире.
Вновь, как вчера, радиосвязь в полдень не принесла ничего кроме замерзших рук и ног, которые мы затем с трудом отогрели во время традиционного часового обеденного бега. После обеда солнце предприняло еще одну попытку пробиться к нам, и это ему почти удалось — во всяком случае я видел его размазанный бледно-желтый глаз впереди и слева по курсу. И на том спасибо!
Ветер стих, и идти стало неизмеримо приятнее, я даже скинул капюшон и расстегнул молнию куртки. Вечером термометр показал минус 42 градуса — пока что наиболее низкая температура за все время путешествия. Спиннер после езды на нартах в течение всего дня двигался с трудом. Джеф уложил его спать в ящике из-под корма и накрыл своей паркой. Тим ночевал в большой сумке, пристегнутой к стойкам нарт Уилла. Этим собакам труднее всего, а самолет, как назло, все никак не мог вылететь из Пунта-Аренас. Для остальных собак даже такая низкая температура при отсутствии ветра не страшна, и они деловито укладывались отдыхать на своих привычных местах вдоль доглайнов.
На вечерней радиосвязи Крике попросил нас подготовить список, причем в максимально сокращенном варианте, всего того, что нам понадобится на пути от Патриота до Мирного. Он сейчас занимался организацией погрузки самолета и сообщал, что самолет уже переполнен и поэтому он хотел бы быть уверенным в том, что не выбросит чего-нибудь самого необходимого. За сегодняшний день прошли 23 мили. Лагерь в координатах: 75,8° ю. ш., 81,9° з. д.
Опасный симптом: дни начинают казаться похожими один на другой, а впереди их еще в два раза больше, чем позади. Неужели такая многоликая и богатейшая по своим возможностям антарктическая погода не может предложить нам ничего, кроме тумана и встречного ветра? А может быть, в этом есть свой резон для нас: ведь привыкая и приспосабливаясь двигаться в таких жестких условиях, мы радуемся как дети любому просвету в этой постоянно окружающей нас белой мгле — будь то случайный, робкий, боящийся собственной дерзости кусочек голубого неба, который осмелился бросить вызов всемогущему белому цвету, или бледное, едва различимое, бескровное пятнышко солнца, или просто-напросто внезапно стихший ветер — все это повышает наше настроение и вызывает прилив сил. Все сказанное в полной мере можно было отнести и к нашим собакам, которые отнюдь не брезгуют любыми подачками с кухни погоды. Сегодня с утра, правда, погода была помягче — всего минус 35 градусов, но, видимо, как следствие этого послабления — белая мгла с самого утра. Такая погода действует как-то угнетающе.
Всю первую половину дня боролся со сном. Неплохо звучит, не так ли?! Иду на лыжах и борюсь со сном! Но это было на самом деле так. Относительно ровная поверхность, сплошная, лишенная теней белизна вокруг, монотонное шарканье лыжами — все это убаюкивало. Порой я ловил себя на мысли, что сплю на ходу и надо бы давно взглянуть на компас, да и назад посмотреть не мешало бы. Но, к счастью для себя, я всякий раз убеждался, что все на своих местах: и стрелки компаса, и упряжки, и снег, и лыжи.
Несмотря на проведенный Этьенном ремонт антенны, сегодня на полуденном сеансе радиосвязи мы не смогли установить контакт с внешним миром, а тот в свою очередь — с нами, поэтому мы не знали, где сейчас самолет и вылетел ли он. Но, к сожалению, сегодня, как, впрочем, и вчера, эта информация представляла для нас скорее чисто теоретический интерес — принять самолет в такую погоду мы все равно не смогли бы.
В обед я опять отметил понижение температуры по сравнению с утром на два градуса. Небольшую озабоченность у меня вызывал озонометр, вот уже вторые сутки отказывающийся работать, несмотря на принятые мною вчера дополнительные энергичные меры по улучшению его теплоизоляции. Такое впечатление, что стоит ему глотнуть этого промозглого холодного воздуха, как у него сразу же перехватывает дыхание и поэтому все мои дальнейшие попытки вернуть его к жизни были абсолютно бесплодны.
Нам с Кейзо пришлось перепаковать наши нарты из-за того, что сместился груз. Сделали мы это не совсем удачно: уложили палатку чересчур близко к передку нарт, отчего торчащие трубки каркаса сразу же после того, как мы тронулись с места, уткнулись в снег и изогнулись дугой, только чудом не сломавшись — Кейзо вовремя затормозил собак. Еще одна такая же быстрая, но более осмотрительная перепаковка, и мы покинули обеденную стоянку.
Но, наверное, для того чтобы я прекратил спать на столь ответственном посту, к белой мгле добавились заструги. После двух довольно чувствительных падений мой сон как ветром сдуло, и я уже шел очень осмотрительно, пытаясь нащупать лыжными палками невидимую снежную взлохмаченную поверхность.
К счастью, часа через два мгла рассеялась, проглянуло солнце, и я увидел, что нахожусь на длинном пологом склоне, сплошь покрытом застругами высотой от 30 до 60 сантиметров. Сейчас, когда видимость улучшилась, можно было хоть как-то выбирать дорогу, придерживаясь основного направления. Попадались группы застругов, расположенных так часто, что можно было идти на лыжах по их острым гребням, не опускаясь на поверхность снега. Кейзо со своей упряжкой по-прежнему держался близко ко мне, поэтому, когда я выбрал место для лагеря, а из-за застругов сделать это сегодня было не так-то просто, Кейзо оказался рядом.