Семь месяцев бесконечности
Шрифт:
Я помог ему разобрать нарты, извлек нашу палатку и к подходу Этьенна почти установил ее. Благодаря такой экономии времени мы собрались в палатке уже в 19 часов и успели до связи приготовить ужин. Удивительный продукт этот рис! Наверное, не зря он так популярен на Востоке. Подумать только, я бросил в нашу большую кастрюлю всего три чашечки риса, и вот мы едим его уже третий день, несмотря на вчерашние ощутимые потери. Сардины кончились, пришлось ограничиться растворимым супчиком.
Радиосвязь сегодня не получилась. Наверное, все-таки дело в антенне — мы вновь никого не слышали. Наше подозрение пало на антенный разъем, который, наверное, не выдержав нещадной эксплуатации в условиях резких перепадов температур, стал чувствовать себя на кабеле как-то неуверенно. Хирургическое вмешательство доктора Этьенна подтвердило правильность этого предположения: после операции кабель с разлохмаченным экраном и отломанной под корень внутренней
Вообще все эти упражнения с кабелями, разъемами в нашей палатке, в которой из источников энергии имелась только керосиновая лампа и работающая с перебоями печь, выглядят совершенно неуместными, но связь необходима, и надо искать выход…
Координат мы, естественно, не получили и сейчас определяем свое местонахождение только по счислению. По информации Джефа, до станции Сайпл осталось около 23 миль. Завтра желательна будет крайне хорошая видимость. Брайтон предупреждал нас, что разглядеть Сайпл не так-то просто. Станция занесена снегом, на поверхности торчат только антенны, поэтому нужно смотреть в оба, чтобы ее не проскочить. Пока, к счастью, прямо по курсу горизонт светлый. Что-то будет завтра?! Лагерь в координатах: 75,9° ю. ш., 83,1° з. д.
Утром Джеф сказал мне: «Послушай, Виктор!» (Все мои друзья называют меня полным именем, даже сейчас, когда со времени нашей первой встречи прошло более двух лет и мы вместе прошли Гренландию. При этом в устах каждого оно звучит по-разному: если у англоязычных Джефа и Уилла это что-то вроде «Викта», то у Этьенна — совершенно отчетливое «Виктор», у Кейзо — нечто вроде «Биктэ», а у профессора по-разному, в основном «Уиктр». Я, в свою очередь, стараюсь всякий раз смягчить некоторую сухость и официальность, неизбежную при подобном обращении, и называю своих друзей производными и, как мне кажется, уменьшительно-ласкательными именами. Например, Джеф звучит как «Джефрико», профессор — как «Дахоушка» или «Чинушка», Этьенн — как «Жанлушик», Стигер — как «Уиллушко» и Кейзо — как «Кейзуня». Ребята охотно откликаются на эти имена и даже иногда пытаются ответить мне так же. В результате появляется нечто вроде «Витико» или «Викторушка», но это редко). Так вот. «Послушай, Викта, — сказал мне Джеф, — сегодня мы должны быть на Сайпле. Если через 21 милю Сайпл будет рядом или хотя бы, — тут он выразительно посмотрел на красный флаг на моей груди, наполовину прикрытый компасом, — хотя бы близко к нашему курсу, то я обещаю тебе по возвращении домой ходатайствовать о твоем приеме в члены Британского общества любителей традиционной навигации, членом правления которого я являюсь».
Я понимаю, что сегодня Джефу во что бы то ни стало необходимо утвердиться как навигатору, особенно при отсутствии спутниковых координат. Вопрос серьезный: сможем ли без коррекции координат, опираясь только на не слишком свежие карты, интуицию и опыт навигатора и надежность пойнтмена, выйти в то место, куда нам необходимо? Или нет! Естественно, как вы прекрасно понимаете, в этой ситуации затрагивалась и моя профессиональная честь, и — в какой-то мере — репутация нашего флага: всегда ли он дает отклонение влево или же нет?
Волнуясь, я встал на лыжи и, еще раз проверив симметричность моего нагрудного кармана, вышел в путь. А вокруг молоко, ни горизонта, ни ближайшего окружения, минус 35 градусов. Правда, тихо, но что из того! При такой видимости не приходилось даже мечтать увидеть Сайпл издалека.
Кейзо переместился на последнюю позицию, Джеф вышел вперед, так что теперь я мог быть более уверен в том, что упряжки не потеряют след. За мной шла Тьюли. Опять все время до полудня мы шли через заструги, но, несмотря на это, до первой остановки удалось пройти 11 миль. Сайпл был где-то рядом, там впереди, за бесчисленными гребнями убегающих к горизонту застывших белых волн.
Горизонт немного прояснился, и прямо по курсу я увидел полоску светлого неба. В 5 часов пополудни мы прошли расчетную 21 милю, но Сайплом и не пахло — все те же заструги, заструги до самого горизонта.
В 6 часов, пройдя 23 мили, остановились. Джеф, вооружившись биноклем, забрался на свои нарты и быстро оглядел горизонт, задерживая взгляд на каждом из четырех выбранных им в соответствии с правилами навигации направлений. При этом он примерно полминуты смотрел назад, туда, откуда мы только что пришли, но, не заметив ничего, кроме приближающихся упряжек Уилла, Этьенна и Кейзо, спрыгнул с нарт явно разочарованный. Да, традиционная навигация явно терпела фиаско. «Надо ставить лагерь здесь», — подытожил
Джеф всегда начинает установку лагеря с того, что распрягает и кормит собак, а затем уже ставит палатку, то есть действует в полном соответствии с Кодексом погонщика собак, так хорошо описанным Джеком Лондоном. Остальные каюры — Кейзо и Уилл — Джека Лондона не читали, и поэтому сначала занимаются палатками, а затем уж собаками.
Вскоре все собрались вместе и стали разбивать лагерь. Все, кроме Этьенна. Если Джеф, смирившись с поражением столь уважаемой им традиционной навигации, базирующейся на трех китах — карте, компасе и мерном колесе, — потерял всякий интерес к надежно хранящей свои тайны окружающей нас белой пустыне, то Этьенн, ярый сторонник внедрения в навигацию современных методов и средств, главным образом спутников, все еще надеялся на торжество своих принципов и убеждений. Как истому французу, ему мало было видеть поражение «противника» — ему необходимо было видеть собственную победу. Он деликатно, стараясь не сыпать соль на свежую рану Джефа, попросил у него бинокль. Занятый собаками Джеф кивнул головой в сторону своих нарт с видом, обозначавшим: «Смотри, если хочешь, там все равно ничего нет!» Этьенн взял бинокль, забрался на еще не разобранные, а потому высокие нарты Джефа и принялся изучать правую по нашему движению сторону горизонта. Да, да, именно правую. Он не стал, подобно Джефу, рассматривать все четыре стороны, а выбрал вполне определенную, очевидно, имея свои соображения на этот счет. Как-никак, а именно Этьенн был автором фундаментального исследования «О влиянии государственного флага на верность выбранному курсу». Пока Этьенн занимался исследованиями горизонта, я приволок нашу палатку и стал ее раскладывать. Сегодняшняя ходьба по застругам утомила меня немного, и палатка никак не поддавалась. Это начинало меня злить — тоже верный признак усталости, и я уж было собирался крикнуть Этьенну: «Слезай, Жан-Луи, и бинокль бросай, мы завтра отыщем таинственный Сайпл!» Но вдруг весь лагерь потряс ликующий крик Этьенна: «Б-а-з-а! Я вижу б-а-з-у!» Если бы этот крик прозвучал часом ранее, он, несомненно, вызвал бы у меня прилив энтузиазма, как, впрочем, я уверен, и у всех остальных, но не сейчас, когда мы уже начали ставить лагерь, Джеф распряг собак, я разобрал нарты, и только Уилл выжидал, как будто предчувствуя открытие Этьенна! «Б-а-з-а!» — летело тем временем над лагерем. Я поднял глаза от палатки, по-прежнему безжизненно распростертой на снегу, и посмотрел на смутьяна. Маленький оранжевый человек подпрыгивал на нартах и показывал рукою куда-то на север в совершенно невообразимом направлении, но — и это было совершенно бесспорно — то, куда он показывал и что являлось, по его словам, базой, находилось справа от нашего курса и, должно быть, достаточно далеко.
Я посмотрел в направлении руки Этьенна и, приглядевшись, отчетливо увидел невооруженным глазом черные вертикальные штрихи антенн и группу каких-то прямоугольных точек темного цвета. Это, без сомнения, была станция Сайпл (другого «населенного» пункта просто-напросто не могло быть здесь и вообще в радиусе более 1000 километров). Близорукий Уилл, который не видел станции, первым нарушил тишину, внезапно воцарившуюся после криков Этьенна: «Надо идти — сегодня и сейчас!» Ему-то хорошо — он и не начинал разбирать свои нарты, — но все мы прекрасно понимали, что Антарктике нельзя, может быть, в большей степени, чем где-либо в другом месте, откладывать на завтра то, что можно и необходимо делать сегодня! Джеф стал вновь запрягать ничего не понимающих собак, а я с помощью героя сегодняшнего вечера стал упаковывать нарты. Перекусив на ходу холодным ломким шоколадом и взяв пеленг на станцию, я ушел вперед.
Пеленг оказался 347 градусов, то есть практически на север. Мы таки проскочили ее! Ай да пойнтмен, ай да уклонист, всего за двое суток без коррекции уйти настолько влево! Чудовищно и непостижимо, я уже внутренне готовился к завтрашнему товарищескому суду и отстранению меня от исполнения обязанностей впередиидущего, а по совместительству — и в бок уводящего. Но постепенно дорога вытеснила из моей головы мрачные мысли, и я уже старался хотя бы сейчас не сбиться с курса, потому что, как только мы тронулись, станция исчезла из виду, скрытая пересеченным рельефом.
Исправление навигационной ошибки продолжалось три часа! Да, да, мы шли до половины десятого и прошли 8 миль! Прежде чем попасть на территорию станции, мы пересекли взлетно-посадочную полосу, отмеченную большими черными фанерными щитами. Было видно, что ее давно никто не укатывал. Мы знали, что станция в настоящее время используется только для сезонных работ, и мы были первыми ее посетителями после долгой зимы. Все основные строения были под снегом, на поверхности торчали только надстроенные тамбуры и входные люки. Пять высоких — метров по 20 — ажурных металлических мачт поддерживали огромное антенное поле.