Семь незнакомых слов
Шрифт:
За эпохой картофеля наступила эра борща. Мне долго не давался насыщенный свекольный цвет — варево упорно получалось розовым. Секрет крылся в специальной операции: свёклу требовалось сначала сварить в кожуре и только потом, очистив и измельчив на тёрке, добавлять в поджарку. После того, как идеальный цвет был достигнут, я не без гордости подумал: когда Растяпа вернётся в общежитие, мне будет чем её удивить.
«Когда Растяпа вернётся в общежитие» — ключевая фраза на дне пиратского сундука. Причина причин, по которым у меня никак не получалось привыкнуть к тому, что мы уже не вместе. Я понимал, что ждать Растяпиного возвращения — только себя распалять. Но и не ждать не получалось. Исходя из того, как быстро Сева меняет девушек, их расставание вот-вот произойдёт. Всё получится, как я и
А пока история всё ещё продолжается, и в ней скоро должна наступить кульминация — моментами я ощущал её приближение почти физически. Она рисовалась мне надвигающимся грозовым облаком, которое накроет нас троих, оглушит громом и промочит до нитки. После чего, не исключено, наступит хао-катарсис.
Реальность, впрочем, не спешила подтверждать верность моих ожиданий, а кое в чём и опровергала их. Количество рабочих звонков, и ранее не изобильное, в преддверии зимы перешло в разряд статистической погрешности. Дежурство двух человек в офисе стало никчёмной роскошью — и одному-то нечем заняться. Теперь я видел Растяпу раза три в неделю по пять-десять минут при пересменках в середине дня и час-другой во время традиционных субботних прогулок втроём. Определить, на каком градусе находятся отношения Севы и Растяпы в текущий момент времени, по этим коротким встречам не представлялось возможным.
В начале ноября произошло долгожданное: сын миллионера покончил с ремонтом и вселился в квартиру на Красных воротах. Переезд — удобный повод для расставания, если оно уже намечено. Говоришь: «Извини, я не готов взять тебя с собой на новое место». Можно добавить: «Если хочешь, снимем тебе отдельную комнату в общежитие». Почему Сева не сказал этих слов Растяпе? Почему позволил ей переехать с ним? Наиболее очевидный ответ («Потому что не хочет с ней расставаться») ничего не объяснял и потому не устраивал. Беспристрастно говоря, его прежние девушки выглядели эффектней, ярче, сексуальней Растяпы — значит, дело не во внешности. Но в чём?
Догадка озарила, когда в Растяпино дежурство Севдалин пригласил меня посмотреть его новое жильё. Проигнорировав последнюю пару в институте, мы выехали к Красным воротам на корпоративной «девятке» и припарковались в узком, метров шесть шириной, дворике, ограниченном кирпичным забором почтенного возраста. Здесь густо ощущался дух 1920-30-х.
Обычно в старых домах моё воображение без всяких сознательных усилий устремлялось в прошлое — к временам, когда в эти стены вселялись первые жильцы. Но сейчас произошло противоположное. Я рассматривал стильные, функционально продуманные интерьеры, где богатство не демонстрировалось, а подразумевалось (такие красивые удобные вещи не могут стоить дёшево), и вдруг легко представил в них Растяпу — не только теперешнюю, но и такой, какой она станет через десять и двадцать лет. Будущая Растяпа отлично вписывалась во всю эту обстановку — вот, что меня поразило. Она была (будет) здесь, как рыба в родном пруду.
Я почти наяву видел: вот она расслабленно лежит с книжкой под утонченным бра. Вот готовит ужин на супер-навороченной плите. Вот проверяет уроки детей.
А где Севдалин? Его рядом нет. Под видом занятости на работе он кувыркается в номере отеля с очередной красоткой. Растяпа прекрасно об этом догадывается. И хотя измены мужа по-прежнему причиняют ей боль, она к ним уже привыкла, поскольку знала о них заранее — как об одном из условий их брака.
А что если (дошло вдруг до меня) Растяпе на роду написано быть несчастной? Если в самых наиблагополучнейших условиях её счастье обречено на сильный привкус горечи, и она исподволь тянется к горьким ситуациям, как к своему истинному предназначению? Если счастье без слёз для неё — не совсем счастье? Многое в жизни мы объясняем собственными решениями или нерешительностью. Но есть ещё такая штука — судьба (кажется, есть). Она учитывает намного больше параметров, видимых и невидимых, способна заглядывать в будущее и определять его. С её высоты твой выбор — вовсе не твой, и даже не выбор, а действие, совершённое под диктовку судьбы — сколько бы тебе ни казалось, что ты пишешь собственное сочинение.
Скажем, ты едешь в Москву и мнишь, что твоя новая цель — стать актёром. Но это — лишь морковка, позвавшая в дорогу. В подлинной реальности одна из твоих задач — познакомить Севу и Растяпу, потому что без тебя им сойтись не дано. Они, в свою очередь, тоже могут заблуждаться на собственный счёт. Растяпа может думать, что сильно любит Севдалина, готова принимать его таким, какой он есть, и вот поэтому. Севдалин может думать: Растяпа — очень удобная жена, бесконечно преданная, заботливая, прощающая, и вот поэтому. А на деле одному-двум-трём конкретным людям суждено свыше прийти в мир, и у них нет другого способа появиться на свет, кроме как — стать детьми этой пары. Почему именно им предназначено родиться? Вероятно, для выполнения задач, которые могут решить только они.
Видение будущего обдало меня такой неотвратимой убедительностью, что я даже растерялся. Если Сева не собирается бросать Растяпу ни через месяц, ни через год, ни через пять, ни через десять, то что же получается?.. И как быть дальше мне?
Один из вариантов ответа озвучил собственник жилья. Перед уходом я ещё раз повторил, как он здорово всё продумал и обставил — отличная получилась квартирка. Севдалин, соглашаясь, еле заметно кивнул, и задумчиво произнёс:
— Теперь надо и тебе такую сделать.
Позже, вспоминая эти, исполненные хао-братства, слова, я не мог найти им убедительного обоснования. С самого начала они звучали, как благое пожелание, которое не стоит воспринимать в масштабе один к одному. К тому времени способность Севы притягивать деньги прошла отрезвляющую проверку жизнью, дела на работе не позволяли думать, что скоро мы вновь озолотимся, да и отношения наши теперь были совсем не те, что в начале знакомства.
При холодном рассмотрении в загадочной фразе обнаружился второй, ехидный, смысл («Я себе квартиру купил, теперь попробуй и ты»), но вряд ли Севдалин его подразумевал и даже подозревал, что изъясняется двусмысленно. Как бы то ни было, в тот момент я прощал ему всё и в прошлом, и в будущем — за то, что, пусть и всего на несколько секунд, я вновь стал для него дорог, как раньше, и он не сомневается в том, что говорит. Единственное объяснение, которое мне удалось найти: мой друг пережил кратковременное просветление духа.
Всего через несколько дней его понесло в обратную сторону. Он приехал в общежитие, открыл настежь окно, уселся на подоконник и свесил ноги наружу. В таком положении я его и застал, вернувшись после утреннего дежурства в офисе. С порога в лицо ударило холодом. Несмотря на ударное проветривание в комнате стоял отчётливый запах «травки».
— Привет! — Севдалин повернул голову и протянул папиросу. — Пыхнешь?
— Не хочется, — отказался я. — А ты как здесь оказался?
— Это и моя комната, забыл? — он похлопал по подоконнику рядом с собой. — Садись.
Я покачал головой:
— Лучше ты лезь обратно. Упадёшь ещё. И комнату выстудил.
Моих слов Севдалин предпочёл не услышать. На нём была кожаная коричневая куртка, которой я ещё не видел, — пожалуй, слишком лёгкая для такой погоды (ну да, он ведь ездит на автомобиле). Порывы ветра то и дело вздували его чёрные волосы, но он и холода не замечал.
Мы оба молчали. Постояв посреди комнаты, я прошёл к своей кровати и сел.
— Ненавидишь меня?
— С чего вдруг?
— Завидуешь, — произнёс он скучным тоном, словно констатировал твёрдо установленный факт, который и я, в общем-то, признаю. — Потому что я это я, а ты это ты. У меня всё есть и всё будет. А ты всю будешь облизываться и пресмыкаться. И сам знаешь это.