Семь незнакомых слов
Шрифт:
— Ты предлагаешь отменить языковые нормы? — брови профессора Вагантовой удивлённо взметнулись вверх.
— Бабуль, мы ничего не предлагаем, — отвергла сообщница. — Мы отвечаем на твой вопрос и рассказываем, как было. Если уж так нужно наше мнение… Воспроизводить начало девятнадцатого века, когда на дворе конец двадцатого — слегка бредово. Гений, вы же тоже так считаете? Тогда несите меня к креслу, я хочу спуститься… Кстати, бабуль, — продолжила она, снова оказавшись на собственных ногах, — нам понравился твой пример с Серебряным веком. Мы хотим его у тебя позаимствовать. С музыкальностью, ролью рифмы
Клавдия Алексеевна притворно поджала губы: она не подозревала, что имеет дело с юными разбойниками, готовыми отнимать последнее. Но коли так, ей остаётся только уступить. Шутливое ворчание никого не могло ввести в заблуждение: профессор тихо светилась, переводя улыбающиеся глаза с внучки на меня и обратно. Клава держалась так, будто ничего выдающегося не произошло, но было видно, что, выдав «симфоническому оркестру» самый чувствительный пинок из всех, что были прежде, она переживает момент спокойного торжества. Что касается меня, то неожиданно для самого себя я впал в отстранение — обеденная зала увиделась, словно сверху и сбоку — и оттуда, из иного измерения, я сформулировал то, что ощущал сейчас, как непреложное правило жизни:
— Так и надо проводить вечера!
2.19. Обратная сторона необычности
Показательное выступление перед почтенной публикой, ознаменовав триумф, стало предвестием спада. Январь шагнул в двадцатые числа, и нёсшая нас эйфория начала иссякать, а без этого топлива забуксовало и эссе: дальнейшее продвижение давалось всё трудней. Нам хватило сил на ещё несколько всплесков.
Я написал раздел «язык как власть», убедительно изобразив, что почерпнутые из лекций профессора Трубадурцева сравнения языка с оружием и деньгами — плод моих собственных размышлизмов. Сообщница из монолога о прогрессе извлекла идею «язык как четыре стихии», а когда я заметил, что этак можно скатиться и до знаков Зодиака («язык как Телец», «язык как Козерог»), она констатировала: я опять сам не понял, что сказал. А ей всё очевидно.
Язык как воздух? Это — самое просто: речь и есть колебания воздуха. Язык как огонь? Я сам уже сказал: два главных отличия человека от животных. Язык как земля? Одна и та же почва порождает самые разные виды растений — одни и те же языковые принципы создают бесчисленное количество языков. Язык как вода? У воды три состояния (жидкое, твёрдое, пар) — у языка три типа связи слов в предложении и три строя словоизменения.
— А мёртвые языки — те, которые испарились? — предположил я. — Всё, что от них осталось — солевые отложения на дне?
— Вы снова в ударе, — похвалила она. — Сами видите: всё сходится. И замечательно встанет рядом с вашей электростанцией: «язык как главная социальная энергия».
— Вы правы: всё сходится.
Для того и нужны подруги, мудро заметила Клава, чтобы простым и доступным языком объяснять выпавшим из озарения гениям их собственные мысли.
— А, знаете, — внезапно понял я, — «подруга гения» звучит намного пронзительней, чем просто «гений». Гениев-то было полно — мы к ним привыкли. А кто навскидку вспомнит хотя бы пять их подруг? Поэтому, когда произносишь: «гений», начинается обычное мельтешение имён. А «подруга гения» — возникает образ и начало истории.
Для моей девушки здесь не было никакого открытия:
— Я рада, что и вы это заметили, — с ласковой снисходительностью она потрепала меня по плечу.
И вот мы упёрлись в невидимое. Можно напридумывать — с убывающей точностью — ещё десятки сравнений языка с предметами внешнего мира. Рано или поздно придётся ответить на вопросы «зачем?» и «где остановиться?». Расхаживая передо мной по кабинету, сообщница точно ухватила суть проблемы: нужно что-то придумать, только пока непонятно, что именно.
— Какие будут предложения?
— Никаких.
— А если подумать?
— Всё равно никаких.
— Поздравляю, Гений: у нас кризис, — Клава опустилась ко мне на колени и провела ладонью по волосам, от лба до затылка. — Не думала, что с нами это случится — так хорошо всё шло...
— Прорвёмся, — пообещал я недостаточно уверенно.
— Хм, — она посмотрела на меня с подозрением. — Не вздумайте переживать: я с вами.
Итак, мы оставались сообщниками, пожалуй, ещё более сплочёнными — как люди, объединённые общей экзистенциальной проблемой. И в то же время, отлив эйфории, обнажил голый, как скала, факт: у необычных отношений есть и обратная сторона — в них слишком мало обычного, которое и составляет основу будней. Помимо эссе и Спектакля мы вращаемся в разных мирах. Кроме Клавдии Алексеевны у нас нет общих знакомых. Моя девушка не теряет контактов со своими друзьями, продолжает посещать с ними концерты и спектакли — пусть и значительно реже, чем до того, как связалась со мной. Я же, вне нашего общения, болтаюсь в пустоте.
Причин, почему Клава не зовёт меня с собой на все эти дружеские мероприятия, могла быть куча, но хватало и одной: было бы странно представлять своего парня именем Аро или Орас, или даже Лосар.
Справедливости ради: в театр мы один раз всё же сходили — правда, опять же не как обычные зрители. Сообщница подметила лежащую на поверхности и потому незаметную особенность: абсолютное большинство осмысленных фраз люди произносят, не задумываясь, автоматически, а для того, чтобы сказать откровенную бессмыслицу, человеку нужно специально озадачить мозг.
— Знаете, что-нибудь такое, — привела она пример, — «Спасаясь от дождя, фонари вприпрыжку бежали к электростанции». Или: «Квазицикличность суспензий субстантивна радиусу митохондрий». На «автомате» такое не выдашь. Вопрос: кому придёт в голову изъясняться такими фразами?..
За бессмыслицей мы и отправились в театр. На Малой сцене «Ленкома» давали спектакль «Елизавета Бам» по произведениям обериутов. «Драматург-демиург» давно собиралась его посмотреть, но всё как-то ноги не доходили.
Семь-девять актёров много перемещались по круглой площадке, играли на музыкальных инструментах, танцевали, вели эмоциональные диалоги и пытались передавать смысл интонацией: их реплики состояли из понятных слов, которые соединялись в непроходимую абракадабру. Зрелище получалось динамичным, азартным, завораживающим, однако находилось оно явно где-то в стороне от нормальности. Полтора часа подстройки под весёлое сумасшествие не прошли безнаказанно — после представления и меня потянуло на странные речи.