Семь пятниц Фарисея Савла
Шрифт:
Декорация та же. Сцена затемнена. На сцене – Плакальщица; входит Плацид, не видя ее.
ПЛАЦИД. Что за напасть! Время – к полудню, а темно, как в Эребе! И духота…
Проходит и уходит Стражник, не видя Плакальщицу.
СТРАЖНИК. Канун Пасхальной Субботы! Канун Пасхальной Субботы в Иерусалиме!
Входит Луций, не видя Плакальщицу.
ЛУЦИЙ. (Не заметив Плацида). Не припомню такого! Эти тучи – чернее самой тьмы!
ПЛАЦИД. (Отдавая честь). Трибун! Мне передали приказ явиться на это место.
ЛУЦИЙ. Да, Плацид, здесь мы можем говорить спокойно, без чужих ушей.
ПЛАЦИД. А студент? (Заглядывает в палатку).
ЛУЦИЙ. Савла здесь нет: я приметил его в толпе, что скопилась у претории. Иерусалим соскучился по казням. В Храме режут пасхальных ягнят, но хочется еще крови. Все кричат, но, похоже, им все равно, что кричать – лишь бы кричать… Однако не будем терять времени. Дело, которое тебе поручено – непростое. Я – только что от прокуратора. Ему известно, что ты уже второй месяц командуешь сотней погибшего Барбулы. Он обещает назначить тебя центурионом сегодня же, если не оплошаешь в этом деле.
ПЛАЦИД. Я все исполню, трибун меня знает.
ЛУЦИЙ. Видишь ли, прокуратор опасается беспорядков. Давай-ка повторим еще раз.
ПЛАЦИД. Я все помню, трибун. Трех осужденных провести к месту казни по трем разным улицам. Помочь им нести их столбы, чтобы шли быстро и не останавливались.
ЛУЦИЙ. Верно. Но важно не только поскорее вывести их из города, не только избежать сумятицы и волнений. Нужно, чтобы никто не заподозрил нас в спешке. Лучше будет, если столбы для казни понесут люди из городской толпы.
ПЛАЦИД. Трое солдат уже расставлены по трем улицам. Они переодеты иудеями. Каждый из них поможет осужденному, будто из жалости.
ЛУЦИЙ. Я не ошибся в тебе, Плацид! Приступай к делу. Только еще одно… Это – не приказ, это – просьба.
ПЛАЦИД. Трибун может приказывать!
ЛУЦИЙ. Я не могу этого приказать. Но постарайся устроить так, чтобы один из осужденных умер быстро. Сократи его мучения.
ПЛАЦИД. Слова трибуна – слова приказа. Но о ком из них речь?
ЛУЦИЙ. Не о Димоне. И не о Гесте. Речь о том, кого называют Иисусом Назарянином.
ПЛАЦИД. Я должен для него нарушить обычные правила?
ЛУЦИЙ. Ты не должен. (Тихо). Но если ради него ты нарушишь какое-то правило, тебе не вменится это в вину. (Обычным голосом). Иди, да помогут тебе боги!
Плацид уходит. Входит Никодим, не видя Плакальщицу.
Мне доложили, что ты меня разыскиваешь, равви. Чего ты хочешь?
НИКОДИМ. Разрешения – похоронить тело Иисуса Назарянина после казни. О том же просит еще один человек… состоятельный, имеющий хорошее место для погребения…
ЛУЦИЙ. Просьба неожиданная!.. Но такое разрешение должен дать прокуратор.
НИКОДИМ. Я не смогу войти к прокуратору сам. Не попросишь ли ты его?
ЛУЦИЙ. Этот назарянин, что ждет казни – твой родственник?
НИКОДИМ. Нет.
ЛУЦИЙ. Тогда что тебе до него? Ты – член Совета старейшин иудейских. Вы осудили на смерть человека, никому не сделавшего зла. И ты хочешь похоронить того, кого убил?
НИКОДИМ. Ты не знаешь что говоришь!
ЛУЦИЙ. Это я не знаю?! Я, который сам этой ночью пришел в Гефсиманию, чтобы взять его под стражу, потому что вы показали на него как на главаря мятежников?! Я, который велел отпустить его, как только увидел?!
НИКОДИМ. Говорят, ты упал перед ним на колени – там, в Гефсимании. Это – правда?
ЛУЦИЙ. Я встречался с ним прежде… Еще тогда я понял, что по вашей земле ходит бог. Едва я узнал его вчера при свете факелов, я пал перед ним на землю, и велел сделать то же моим солдатам. Я не успел даже понять, почему я делаю это.
НИКОДИМ. Ты не похож на других римлян, трибун… Ты потрясен чем-то!
ЛУЦИЙ. Я не знал никого, кто источал бы такую силу и такой покой, как этот бродяга из Назарета. И он, повергший в прах меня, окруженный одиннадцатью товарищами, ведающий мысли и отводящий смерть одной мыслью – он покорно дал себя схватить, чтобы принять побои и лютую казнь! Он сам просил взять его, только бы не трогали остальных. Увы! Мне бы увести его подальше от ваших людей, а потом уже отпустить!
НИКОДИМ. Отчего же ты не сделал так?!
ЛУЦИЙ. Я был сам не свой. Начальник вашей стражи заявил, что, если я отпускаю преступника, он должен предстать перед Советом: первосвященник сам выслушает его и отпустит, коли в нем нет вины. Дальнейшее тебе известно лучше, чем мне. Ваш бессмысленный приговор прокуратор утверждать не хотел. Какой хитростью вы вырвали у него согласие?.. Не отвечай. Но скажи, почему вы хотите убить вашего бога?
НИКОДИМ. Я был против приговора и вызвал негодование старейшин. Но решение Совета мне понятно. Для иудея Бог есть создатель и управитель всего мира. Он един и всемогущ. Он непостижим для ума и недоступен зрению. Иудей не может признать Бога в том, кто ходит по земле, ест и пьет, кричит от боли и умирает. Бог не может страдать! Бог не может умереть!
ЛУЦИЙ. Если бог чего-то не может, какой же он всемогущий? Молчишь? А, может быть, для бога как раз труднее всего быть человеком? Может быть, это чудо вы и проглядели?..
НИКОДИМ. Нет! Из его слов не следовало, что он – Бог, ставший человеком!
ЛУЦИЙ. Что за слова он сказал? Открой мне!
НИКОДИМ. Я спросил его, какой силой может человек творить дела, какие он творит? Он отвечал: «Нужно вам родиться свыше».