Семь трудных лет
Шрифт:
Известие о группе «благородных бывших эсэсовцев», которые, восхищенные «героизмом Израиля в деле защиты интересов Запада», решили отдать свою кровь для солдат Моше Даяна, соседствовало с рассказами о новом взрыве якобы традиционного польского антисемитизма. Сообщения о результатах сбора денег для Израиля, проводившегося в ФРГ, чередовались с фрагментами воспоминаний, относящихся к годам второй мировой войны, из которых следовало, что лагеря смерти — дело рук поляков. Об этом не говорилось прямо. Просто указывалось, что они находились на польской территории, и дальше уже они фигурировали как «польские лагеря смерти», «польские концентрационные лагеря». Таким образом поляки объявлялись соучастниками в истреблении еврейского населения во время оккупации.
Несколько сотрудников польской секции «Свободной Европы»
— Этот вопрос нас не интересует, — заявил он. — У нас другие функции…
Прошло немного времени, и все узнали, в чем заключались функции польской секции «Свободной Европы».
В группе, руководимой Заморским, начали готовить список кадровых изменений в Польше. Список составлялся под определенным углом зрения: требовалось установить, кто из получивших повышение или снятых с высоких постов в последние годы был евреем. Эту работу выполнял Кучмерчик по поручению Всемирного еврейского конгресса, руководство которого находится в США.
В то же время Новак получил список лиц, проживавших в Польше, которых «Свободная Европа» должна была защищать в своих передачах. Если же по тактическим соображениям такая защита оказывалась невозможной, то следовало поддерживать их так, чтобы они продержались на своих постах как можно дольше. Эта директива несколько противоречила проводившимся в «Свободной Европе» с середины июня 1967 года приготовлениям к достойной встрече и использованию на радиостанции людей, выразивших желание выехать из Польши в Израиль. Но это противоречие отчетливо проявилось только во второй половине 1968 года. Годом раньше шефы Новака думали, что эмигрировать из Польши будут молодые люди призывного возраста, стремящиеся вступить в ряды армии Моше Даяна. Их родителей намеревались задержать в Польше. После израильской агрессии, а особенно после мартовских событий, в здании на Энглишер Гартен начали появляться новые лица.
Однажды с большим шумом прибыл Йотем, то есть Юзеф Мушкат. Он ожидал, что все будут только о том и мечтать, чтобы он своим пером усилил польскую секцию. Уверенный в себе, даже надменный, спустя несколько дней он как-то стих, сгорбился и часами просиживал в холле, дожидаясь, чтобы какая-нибудь из секретарш провела его к Новаку, Гамарникову или Зеньчиковскому. Спустя неделю или две, разочарованный, он исчез с нашего горизонта.
Его не приняли на работу в «Свободную Европу», сказав, что американские правила не позволяют принимать на работу журналистов старше пятидесяти лет. Но это была не вся правда. Американцы не любят, когда на работу принимают людей старше пятидесяти лет, но часто делались исключения. Его кандидатура оказалась отвергнутой по другим причинам.
С начала 1968 года в Мюнхене ждали Станислава Выгодского, который, однако, не приехал. В Вене с ним беседовал Вацлав Поморский. Содержание этой беседы он изложил в донесении от 1 февраля 1968 года. Это донесение многословно, как и все написанное Поморским, и я приведу только его фрагмент, начинающийся с вопроса корреспондента, что слышно в Варшаве.
«Выгодский говорит:
— Зачем вы меня об этом спрашиваете, когда сами все хорошо знаете!
Я усмехаюсь многозначительно.
— Не смейтесь, вы знаете значительно больше, чем рядовой гражданин ПНР.
— Но вы не рядовой гражданин.
— Но и не слишком известный. Я, правда, бывал на партийных собраниях в Союзе польских литераторов, но особенно партийная жизнь меня не интересовала, — отвечает Выгодский. — Мыслями я был в Израиле…
— Действительно ли вы обязательно должны были выехать?
— Пожалуй, так, — отвечает Выгодский, — с теперешним руководством я не согласен. Но в конце концов окончательное решение выехать я принял не по политическим, а по семейным мотивам. Уже несколько лет, как наши родные поселились в Израиле, и дела у них идут хорошо. Жена очень хотела переехать к ним. Мне пришлось подчиниться ей.
— А у ваших детей не будет трудностей с приспособлением к новым условиям жизни в Израиле?
— Пойдут в школу.
— Значит, они знают иврит? — спрашиваю я.
— Конечно знают».
В конце своего донесения Поморский писал, что, как только Станислав Выгодский устроится в Израиле, он сразу же начнет писать специально для «Свободной Европы».
Не уверен, что Выгодский принял предложение Поморского о сотрудничестве. Не помню также, чтобы он появлялся когда-либо в здании радиостанции. Но я не могу утверждать, что его вообще не было в Мюнхене, ибо Новак приводил в польскую секцию не всех гостей, услугами которых пользовался.
Долгое время особенно почетным гостем «Свободной Европы» был Адам Корнецкий, сын Корнхендлера. Новак окружил его заботой и вниманием. Он принимал его, улыбался и называл «паном полковником» так часто, что в конце концов вызвал недовольство нескольких сотрудников польской секции, бывших офицеров Армии Крайовой.
Корнецкий не сразу попал в «Свободную Европу». Его направил в Мюнхен Шимон Визенталь, человек, «заслуги» которого не исчерпывались сотрудничеством с израильской разведкой.
Мне не приходилось встречаться с Шимоном Визенталем лично, но я составил полное представление о нем на основании секретных документов, прошедших через мои руки в «Свободной Европе». Несколько лет тому назад много говорили о нем и о его центре документации в Вене. Еще немного, и ему пришлось бы свернуть свои дела и оставить столицу Австрии в качестве персона нон грата. Своим видом и своим прошлым, особенно связями с разными тайными службами, он немногим отличался от большинства старых сотрудников станции. После войны Визенталя, вероятно за его сомнительные заслуги во время оккупации, взяли под свое крылышко американцы, и он оказался руководителем центра в Линце, официально занимавшегося разоблачением гитлеровских преступников. Пользуясь этой вывеской, он начал устанавливать контакты с гражданами социалистических стран и эмигрантами из Восточной Европы. Характер этих контактов во многих случаях не имел ничего общего с официальными задачами учреждения Визенталя. Он рекламировал себя как «охотника» на нацистов, сумевшего открыть местопребывание Эйхмана — бывшего шефа отдела VI B-4 RSHA, виновного в уничтожении сотен тысяч евреев. Закулисную сторону этого сенсационного дела Визенталь описал в своей книжке «Я охотился за Эйхманом». Я не упоминал бы о ней, если бы не тот факт, что еще по крайней мере пять человек с такой же настойчивостью приписывают себе захват Эйхмана в его южноамериканском укрытии. Одно совершенно очевидно: примерно с 1966 года Визенталь перестал интересоваться гитлеровскими палачами (процесс над Эйхманом должен был в соответствии с намерениями правящих кругов Израиля и ФРГ явиться заключительным аккордом акции по поиску военных преступников) и активно занялся разведывательной деятельностью. В тесном контакте с сионистскими организациями он начал собирать материалы о проявлениях якобы традиционного антисемитизма в социалистических странах, обращая главное внимание на Польшу, которую неплохо знал. В сборе этих материалов ему помогали за соответствующую мзду в числе других Адам Корнецкий, Александр Дрожджинский и Эрвин Вейт, которые в то время были еще польскими гражданами.
Визенталь поддерживал постоянный контакт с работниками местного бюро «Свободной Европы» в Вене, сотрудничал с Вацлавом Поморским. Эти два разведывательных центра информировали друг друга о приездах различных лиц из социалистических стран, согласовывали в рабочем порядке, к кому и с какой стороны лучше подойти, чтобы получить информацию.
Когда Визенталь выжал из давнего своего сотрудника Корнецкого все, что ему было необходимо, он направил его к Поморскому. Корнецкий был представлен как человек, который на протяжении многих лет выполнял в Польше функции, облегчавшие ему доступ к некоторым тайнам, знающий многих лиц, что можно было бы с успехом использовать для того, чтобы придать правдоподобие сфабрикованным на Западе сплетням.