Семь тысяч с хвостиком
Шрифт:
Стрельцов оказалось намного больше, чем надеялся и пытался насчитать командир гусарского отряда. Против его десятки встало двадцать человек. Правда, семерых они уложили своими выстрелами, пока бежали, но и двое гусар полегли под ответным огнем. Итого, когда начался рукопашный бой со стороны ляхов осталось только девять из которых двое были легко ранены, а им противостояло тринадцать здоровенных бойцов, умело обращавшихся как с пищалью и саблей, так и с бердышом.
Уже при сражении на саблях с первым москалем Шишкевич интуитивно стал понимать, что им не прорваться. Они были обречены на смерть и, что еще хуже на плен. Он знал, что выстрелы наверняка были услышаны основными силами противника, и через непродолжительное время к стрельцам подоспеет подмога. А пока они не смогли одолеть своих противников. Те стояли насмерть и не давали гусарам прохода, преградив тем путь к Петровской слободе. Повернуться спиной к неприятелю и позорно бежать? – промелькнуло в голове у Шишкевича. Он понимал, что это было
– Друзі мої! Бийте ворога і йдемо, треба поспішати! – крикнул он своим людям, краем глаза наблюдая за происходящим вокруг.
Теперь из десяти человек у него оставалось стоять и сражаться только четверо. И те были изнурены боем, изранены и истекали кровью. Им противостояло семеро стрельцов. Силы были неравные, но благодаря умению и безвыходности положения ляхи еще держались и даже постепенно одерживали верх. Пятеро против семерых. Лязг стали, крики бьющихся, стоны раненых, - все эти звуки сливались в голове Андрея в один протяжный гул. Удар, отбил, удар, отбил – считал он нанесенные удары и отбитые им удары противника. Выпад. Стрелец выронил саблю из рук и перебирая ногами по земле в конце концов упал, пронзенный саблей шляхтича. Андрей сразу бросился на помощь к гусару против которого стояли двое стрельцов. Один из них повернулся лицом к Шишкевичу и теперь между ними начался смертельный бой.
– Дякую! – прокричал ему гусар, обрадовавшийся внезапной помощи, пришедшей как нельзя кстати, потому что его нога, разрезанная в нескольких местах, немела с каждой минутой.
Но пришедшая помощь оказалась для гусара все-таки напрасной. Стрелец, с которым он дрался, внезапно отскочил в сторону, а потом набросился на раненого поляка с другой стороны. Этот маневр был неожиданным и, увы, смертельным. Одним сильным наотмашь ударом он рассек ему плечо наискось до самого сердца. Гусар тут же упал и скончался.
Поняв, что приходят их последние минуты ляхи стали потихоньку пятиться назад и встали теперь уже втроем спиной к спине, заняв таким образом оборону, они стали драться с пятью наступавшими стрельцами. И все бы могло еще удачно кончиться для Шишкевича, он мог еще, прекрасно фехтуя, покончить с противником и остаться в живых, но сквозь лязг стали он услышал приближающийся шум. Это к оставшимся стрельцам спешила подмога. Андрей мысленно стал прощаться с жизнью. В темноте он еще не видел сотню бегущих серых кафтанов с медными блестящими пуговичками, с шапками набекрень, со вспотевшими от бега в полной амуниции волосами и бородами. Но он всем своим нутром, конечно, помимо ушей, ощущал их скорое появление. И вот тогда, он окончательно мог оставить надежду и спокойно умереть под саблями и палашами москалей, извечных врагов Речи Посполитой.
– Живыми брать! – услышал он крики стрелецких пятидесятников.
Нет! Не выйдет взять меня живым! – прошептал себе под нос гордый воин, шляхтич в душе и по крови. Не позволит он паршивым москалям радоваться своей добычи. Он вспомнил глаза связанного волка. Его несли на палке, продетой сквозь связанные лапы. Пасть зверя тоже была связана и тот не мог раскрыть ее и на прощание укусить своих врагов. И вот в тот момент Андрей встретился с ним глазами. Волк посмотрел в душу Шишкевичу. И внутри человека все перевернулось. Он вдруг испытал не столько жалость к поверженному врагу, сколько уважение и даже страх, настолько был тот взгляд страшен. И вот в эту минуту Андрей невольно вспомнил волка и сравнил его с собой. Не дастанется он охотникам, чтобы те стреножили его и похвалялись бы своей добычей. Лучше смерть, она искупит все, - и боль ран, и боль позора, и наказание командования за ослушание, и ненависть матерей погибших товарищей. Смерть! Лучше смерть! – повторял он про себя из последних сил отбивая удары стрельцов. А те словно получили вторую жизнь, услыхав шум приближающихся товарищей.
Андрей вдруг почувствовал, что его спина перестала быть неуязвимой так как его товарищ сполз по ней вниз, убитый саблей проворного москаля. Шляхтич приготовился получить удар клинком в спину, но вместо этого он почувствовал, что что-то тяжелое с силой опустилось на его голову, все вокруг потемнело и он как будто умер.
– Добро, Агей! – крикнул пятидесятник Филипп Талызин здоровенному стрельцу, который и опустил свою дубину на голову Шишкевича.
Этот стрелец
– Васька! Все осмотрел? – спросил казака, что полуспустился в овраг, его товарищ.
– Кажись один он был! Тута никого! – отозвался Васька, вглядываясь в темень и немного опасаясь возможно притаившихся ворогов.
– Ей богу?
– Вот те крест!
– Ладно, тады вылазь! Утром ешо осмотрим.
Они вернулись к кострам, неся тело убитого гусара и его оружие. У костров они уложили труп к остальным телам, что принесли стрельцы с места основного боя. Одиннадцать трупов гусар, переодетых в русские платья, что носили городские обыватели, лежали в ряд, их израненные тела были еще теплыми и кровь еще текла из резанных ран. Немного в стороне лежали другие тела. То были погибшие стрельцы и их было больше. Восемнадцать человек полегло в ночной схватке. Семьи остались без кормильцев, жены вдовами, дети сиротами. Получат они теперь по два рубли и забудут о них и государь, и воевода, и полковник и даже сотник вскоре забудет.
Вскоре подъехали скрипя телеги, на которые стрельцы погрузили своих товарищей. И отправились защитники государя и отчизны в свой последний путь по скорбной ночной дороге.
Лежащего без сознания Шишкевича тоже положили на телегу, но одного, отдельно от всех, остальных раненых усадили и уложили на другие две телеги, а некоторые стрельцы и того пошли сами. Главного ляха, как поняли со слов оставшихся в живых стрельцов, повезли к особому обыщику, как велел сотник, а ему, через прискакавшего посыльного, приказал воевода. Андрей всего этого не слышал и не видел. Он видел то ли сны, то ли явь, а может он был уже на том свете, - понять он не мог. «Что ж ты, Андрейка, так рано уходишь из жизни?» - говорила его мать, тихонько вытирая слезу, катящуюся по щеке. Рядом с ней стоял его отец, хмурый и молчаливый, он чем-то был не доволен. «Папа, что я не так сделал?» - спрашивал его Андрей, но отец не отвечал, а только все больше хмурился. «Куды его?» - услышал Андрей голос ангела, но отчего-то тот говорил на языке москалей. Странно, - подумал шляхтич, - неужели на том свете все говорят на этом смешном языке? – «Вези его прямо к Нему!» - ответил архангел Михаил, тоже на русском, громогласно и повелительно.
ГЛАВА 11.
Ночь была необычной. Нет, в погоде и природных явлениях той ночи ничего необычного не было. Жизнь тульского люда служилого в ту ночь оказалась не такой, как всегда, она случилась какой-то суетной и шумной. Это бурление не давало покоя тем, кто сидел по домам. На улице постоянно горели огни, то и дело мимо окон спешными шагами проходили стрельцы, неся на своих плечах бердыши и пищали, через некоторое время появлялись городские казаки, одетые в соответствии с военным временем, изредка люди видели, как мимо домов проносились всадники. Караульные стрелецкие десятки были усилены и представляли уже отряды по двадцать человек. В полном боевом снаряжении стрельцы внимательно осматривали любые подозрительные уголки слободок и города. В окнах соседских домов горел свет, там тоже никто не спал. Пелагея металась от люльки со спящим Васькой к окошку и там долго всматривалась в темноту ночи и вслушивалась в шум проходящих караульных десяток, разговоры казаков, топот копыт, проносившихся лошадей. Любой тихий шорох, ей скорее казался, чем слышался на самом деле в те короткие минуты тишины, что опускалась над улицей.
– Отче наш, Иже еси? на небесе?х! Да святи?тся имя Твое?, да прии?дет Ца?рствие Твое, да будет воля Твоя, я?ко на небеси? и на земли?. Хлеб наш насу?щный даждь нам днесь; и оста?ви нам до?лги наша, я?коже и мы оставля?ем должнико?м нашим; и не введи? нас во искушение, но изба?ви нас от лука?ваго…, - шептала Пелагея молитву, веря в то, что господь убережет ее мужа и тот вернется домой целым и невредимым.
Сколько прошло времени, она не могла понять, она сбилась со счету, меняя лучины. Ей казалось, что уже давно должно наступить утро, но темень не сменялась долгожданным рассветом. Периодически хозяйке и хранительнице очага приходилось покидать свое место у окна для того, чтобы сменить лучину, которая сгорала довольно быстро. Пелагия это делала отчего-то с большой неохотой, боясь пропустить что-то очень важное, покидая свой наблюдательный схорон. Васька тихонько заплакал и мать подбежала к нему. Но оказалось, что он просто захотел пить и она напоила его, потом немного покачала люльку. Ребенок быстро уснул.