Семь тысяч с хвостиком
Шрифт:
У допросной избы воеводу приветствовали трое стрельцов, несших караул возле крыльца. Они с такой же плохо скрытой неприязнью посмотрели на слуг воеводы, но перед воеводой склонили спины, не сильно, не в пояс, но все одно почтительно.
– Сообщить господину обыщику? – спросил один из них, это был Ванька Чернобров.
– Нет нужды! – бросил воевода, проходя в отворенную стрельцом дверь.
Внутри кипела работа. Подьячий писал показания изветчика, боярский сын Романцев слушал, а страшный Фрол в кожаном переднике гремел своими дьявольскими инструментам, которые готовил для работы с ответчиками. Изветчик, говоря, весь трясся и со страхом поглядывал в угол откуда доносился железный звон, производимый Фролом.
Когда в помещение вошел воевода, то все невольно замерли. Романцев посмотрел на вошедшего, удивлено и несколько озадаченно, изветчик замолчал, подьячий застыл, макая перо
– Здравствуй, Тимофей Андреевич! – по-свойски поздоровался только с обыщиком воевода. – Вот решил проведать тебя, узнать в чем нуждаешься.
– Спасибо, Иван Васильевич, устроил ты все отменно, а посему нет нужды покамест ни в чем.
– Вот и добро! Ну, а что узнал? – Морозов прошел в центр комнаты и уселся на огромный стул, что подставил ему губной староста напротив Романцева.
– Пойди с людьми проветрись, подыши воздухом! – приказал обыщик губному старосте Филиппу Кривоносу. Все разом встали и направились к выходу, кланяясь воеводе. Последним дверь закрыл губной староста.
– Что тебя интересует, Иван Васильевич? – спросил Романцев воеводу, когда они остались одни.
– Волнуюся я, как идет дознание. Сурьезно ли все, али нет?
– Да как тебе сказать, Иван Васильевич? Много не заслужающего твоего внимания…
– И что ж это? – крякнул в удивлении воевода.
– Ну вот к примеру, - Тимофей взял в руки книгу, что вел подьячий и полистав, стал читать. – Вот… в Новосиле у попа Ивана из церкви Богоявления собралась компания. Сын боярский Иван Забусов в разговоре сказал о Михайле Романове: “Да еподи де здоров был… на многия лета”. В ответ ему отставной вож Семен Телятников возразил: “Нет де, здоров бы де был царь Димитрий” я так разумею, что имел он ввиду тушинского вора. Все свидетели подтвердили правоту сына боярского. Обвиняемый отговаривался тем, что в те поры был пьян и того не упомнит, что про царя Димитрия бредил с хмелю”. Или же вот ешо… мужик Федька однажды кричал: “Нам де и государь стал пуще Лисовского, и Лисовский де мне головы такие снял, как государь”. Ну или… станичный вож из Крапивенской волости Бориска Полатов лаял царя Василия и, - добавляет изветчик, - про государя нонешнего говорил также неподобное слово. В прошлом году в Новосиле один поместный казак на пирушке сказал: “Я де государю горло перережу!” Или ешо вот - стрелецкий десятник Иван Распопин арестовывал стрельца Петра Рязанцева. Последний жалуется на десятника в челобитной: “И почел де меня вязать и лаять всякою неподобною лаею. И яз де ему стал говорить: “За что меня лаешь? Яз де буду на тебя государю бить челом!” И тот де Ивашко Распопин показал мне перст и молвил мне: “Вот де тебе и с государем!” И все в основном в таком духе.
– И ты, батюшка считаешь сие неважным? – удивился воевода Морозов.
– Да помилуй, Иван Васильевич! Стоило мне за ради этого ехать из самой Москвы?! Разве ты не справился бы с этими пустыми изветами и людишками, что лают по всему государству?! Разве не ведаешь ты, что завсегда народец по пьянке болтает непотребное?
– Ну, верно, с этими бы я справился. Но чую я, что есть у тебя и другие изветчики, да свидетели, что глаголют об настоящих преступлениях?
– Верно, имеются таковые. Вот с ними и веду беседы покамест.
– А что стало известно?
– Смута зреет, Иван Васильевич. И мутит ее некий сын боярский Акиня Петров сын Шеин.
– Сказывай, сказывай, батюшка! – попросил воевода, напрягшись.
– говорят изветчики, что этот Шеин собрал вкруг себя с сотню казаков, да отряд ляхов. Сколько последних пока не ведомо. Разное болтают. Одни, что тьма, другие, что горстка ляхов и в основном это наш православный народец, лихой и разбойный. Якобы имеется у них и оружие, и кони. Даже поговаривают акромя пищалей есть оружие. Мутят по волостям специальные посыльные, подбивают посадский люд, казаков, черносошных и монастырских крестьян на бунт, супротив тебя, воевода. Но надобно мне изловить тех людишек, что недалече от того самого Шеина крутятся. Вот с ними бы расспросы повести.
– Есть у меня на примете один таковой, - почесал затылок Иван Васильевич, опечаленный услышанным.
– Кто таков?
– Пойманный тать, что поджог склады федоровские.
– Наш? Коих будет?
– Да, нет… не наш… лях…
– Ну куды ж без них! – воскликнул Романцев, впрочем, не очень удивившись, а даже, пожалуй, обрадовавшись. – Когда дашь мне с ним беседовать?
– Изранен он в ночном бою, что стрельцы учинили. И ведь наказывал им живьем брать татей! Нет положили всех только вот одного и оставили.
–
– Надеюсь, что к завтрему, но это коли лекарь мой даст добро. Что лекарь мой скажет, сможет ли тот предстать на допрос. Послал я за ним. Но покамест не доложил он мне о состоянии здоровья пленного ляха.
– Ты же, Иван Васильевич, понимаешь, что очень важен мне тот лях?
– Понимаю!
– И ешо, есть у меня несколько имен людишек, что скрылись от дела государева. Не привели мне их стрельцы, посему разумею, что у Шеина они, либо по его поручениям разъезжают по уезду твоему. Вот их мне надобно изловить и на расспрос привести.
– Сказывай имена смутьянов! Пошлю своих верных людей, из-под земли достанут, не посмотрят, что бисовы дети!
Романцев полистал еще книгу и, найдя нужные имена, взяв перо, что оставил подьячий, записал на листке эти имена и фамилии людей, что подлежали розыску и аресту, для последующего высочайшего допроса. Дописав последнюю фамилию, особый обыщик протянул бумагу воеводе с легким поклоном, скорее вежливости, чем почтения.
– Ладно, я смотрю справляешься покамест. Поеду сосну маленько, а то всю ночь не сомкнул глаз, а возраст мой уж не тот!
– Не беспокойся, батюшка, поди осилим мы дело государево, - ответил Романцев, провожая воеводу до дверей.
Потом, оставшись один, обыщик не стал звать свою комиссию, а вернулся за стол и открыл книгу с Соборным уложением в которой прочел следующее: «14. А которые всяких чинов люди учнут за собою сказывать государево дело или слово, а после того они же учнут говорить, что за ними государева дела или слова нет, а сказывали они за собою государево дело или слово, избывая от кого побои, или пьяным обычаем, и их за то бить кнутом, и бив кнутом, отдать тому, чей он человек. 15. А будет кто изменника догнав на дороге убьет, или поимав приведет к государю, и того изменника казнить смертью, а тому, кто его приведет или убьет, дати государево жалованье из его животов, что государь укажет. 16. А кто на кого учнет извещати государево великое дело, или измену, а того, на кого он то дело извещает в то время в лицах не будет, и того, на кого тот извет будет сыскати и поставить с изветчиком с очей на очи, и против извету, про государево дело и про измену сыскивати всякими сыски накрепко, и по сыску указ учинить, как о том писано выше сего. 17. А будет кто на кого доводил государево великое дело, или измену, а не довел, и сыщется про то допряма, что он такое дело затеял на кого напрасно, и тому изветчику тоже учинити, чего бы довелся тот, на кого он доводил. 18. А кто Московского государьства всяких чинов люди сведают, или услышат на царьское величество в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысл и им про то извещати государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всея Русии, или его государевым бояром и ближним людем, или в городех воеводам и приказным людем. 19. А будет кто сведав, или услыша на царьское величество в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысл, а государю и его государевым бояром и ближним людем, и в городех воеводам и приказным людем, про то не известит, а государю про то будет ведомо, что он про такое дело ведал, а не известил, и сыщется про то допряма, и его за то казнити смертию безо всякия пощады. 20. Такъже самовольством, скопом и заговором к царьскому величеству, и на его государевых бояр и околничих и на думных и на ближних людей, и в городех и в полкех на воевод, и на приказных людей, и ни на кого никому не приходити, и никого не грабити и не побивати. 21. А кто учнет к царьскому величеству, или на его государевых бояр и околничих и думных и ближних людей, и в городех и в полкех на воевод, и на приказных людей, или на кого ни буди приходити скопом и заговором, и учнут кого грабити, или побивати, и тех людей, кто так учинит, за то по тому же казнити смертию безо всякия пощады. 22. А будет ис которого города, или ис полков воеводы и приказные люди отпишут к государю на кого на служилых, или иных чинов на каких людей, что они приходили к ним скопом и заговором, и хотели их убити; а те люди, на кого они отпишут, учнут бити челом государю на воевод и на приказных людей о сыску, что они скопом и заговором к ним не прихаживали, а приходили к ним немногие люди для челобитья, и по тому челобитью про них в городех сыскивати всем городом, а в полкех всеми ратными людьми. Да будет сыщется про них допряма, что они в городех и в полках к воеводам приходили для челобитья, а не для воровства, и их по сыску смертью не казнити. А воеводам и приказным людем, которые на них отпишут к государю ложно, за то чинити жестокое наказание, что государь укажет».