Семьдесят два дня
Шрифт:
— Не знаю, как понять его последние слова: «Я дам ответ Тьеру ещё сегодня, в два часа». Вот и догадайтесь сами, какой это будет ответ. Если в два часа бронзовый император не будет валяться в мусоре — значит, Абади согласен. Тогда готовьте миллион!
— А вы сами, без Абади, не можете приостановить разрушение памятника?
— Уж не знаю, право. Задержать ещё немного я, пожалуй, мог бы и без него. Но надолго ли? В этом сомневаюсь.
— Послушайте, Карно, — переходя на дружеский тон, сказал Морико. — Из Версаля пробрались в Париж сапёры с взрывчаткой. Их скрывает у себя секретарь одного иностранного посольства. Он же привёз миллион франков от Тьера для Абади. Я дам пропуск одному из сапёров, а вы помогите ему взорвать ворот, как только его начнут вращать.
— Ишь чего захотели! — запротестовал Карно. — На такие дела мы с вами не уговаривались. Я строитель-подрядчик, затянуть работы — это по моей части. Вон ту баррикаду, — он указал на укрепления улицы Мира, — нужно было закончить к восьмому мая, но она и посейчас ещё не готова. Это я могу. А взрывать и ломать — не берусь.
— Взрывать будете не вы, а сапёр, которого я пришлю. Кстати, вы его знаете. Это Бриенн.
— Бриенн? Что-то не припомню.
— Да тот самый, который у вас работал по исправлению форта1 Майо.
— A-а! Он назывался тогда не Бриенн, а как-то иначе. Никогда этого Бриенна не забуду. Его работа чуть не стоила мне головы.
— Неужели?
— Как же! Кончили мы это ремонт, получил я от командира укрепления деньги и тут же расплатился со всеми рабочими. А через два дня мне предъявили обвинение, будто я вывел из строя три орудия. А я и знать ничего не знаю. Привели меня на укрепление и показывают: у трёх пушек и в самом деле казённая часть забита гвоздями до отказа. «Всё равно, — кричит на меня офицер, — если вы не своими руками это сделали, то постарался кто-то из ваших рабочих! Вы за это ответите перед военным судом!»
1 Форт — крепость, укрепление.
Плохо бы я кончил, если бы среди канониров не оказался мой приятель-земляк, который вступился за меня. «Я, — сказал он, — хорошо знаю гражданина Карно и могу ручаться за его честность». После этого я прямо заявил офицеру: «Поищите лучше преступника среди своих. Мои плотники и каменщики понятия не имеют об артиллерийских орудиях. Заклепать пушку — это не шуруп ввернуть». Офицер смутился и стал созывать своих артиллеристов, готовя им расправу, и даже не остановил меня, когда я повернулся и направился к выходу… Значит, этого самого Бриенна вы опять хотите мне теперь подсунуть?
— Да, но на этот раз никто ничего не заметит. Бриенн принесёт один только маленький снаряд с часовым механизмом. Эту адскую машинку легко спрятать в кармане.
Карно задумался.
— Ну! — торопил его Морико. — Для вас, Карно, риск небольшой. Всё сделает Бриенн. Он же выведет из строя ворот и нагонит на всех такого страху, что бунтовщики отложат свою затею. А вы будете получать по сто тысяч франков за каждый день, пока колонна будет стоять на месте. Решайтесь же!
К полудню Вандомская площадь была полна народу. Кого только здесь не было! И больше всего — национальных гвардейцев. Они оцепили всю площадь. Много их было и в толпе, среди зрителей. Присутствовало также немало добровольцев; они были одеты очень пёстро — у всех была какая-нибудь частица одежды национальных гвардейцев. На одних — кепи, на других — синие парусиновые штаны, у многих — тёмно-серые рубашки.
Особенно живописно выглядели итальянские защитники Коммуны, носившие имя славного итальянского революционера Джузеппе Гарибальди. В малиновых костюмах, с петушиными перьями на мягких шляпах, гарибальдийцы яркими пятнами выделялись в толпе.
Многие женщины одеждой подчёркивали своё участие в боях за Коммуну; в мужских костюмах и в мужских сапогах, они прятали свои длинные волосы под военные кепи.
Другие были в обычных лёгких платьях, но с красными поясами. У некоторых на груди были нашиты красные четырёхугольники: знак, что та, кто его носит, — коммунарка.
Светлые пушистые волосы одной женщины были накрыты чёрной сеткой с ярко-пунцовыми ленточками, завязанными на голове розеткой. У другой ворот белой блузы был стянут алым шарфом и к груди приколота роза алого цвета.
В толпе то и дело шныряли подростки. Их одежда была также весьма разнообразна: мальчишки умудрились раздобыть себе кто военные кепи, кто военную куртку, кто солдатские штаны.
Вся эта пёстрая толпа непрерывно двигалась, шумела, волновалась. Три оркестра, размещённые с разных сторон у окаймлявших площадь зданий, исполняли по очереди марши и песни, и то и дело кто-нибудь в толпе подхватывал знакомый мотив.
Любители сплетен и слухов таинственным шепотком повторяли разные небылицы. Из уст в уста передавалось, будто правительство Коммуны в последний момент отменило свержение колонны. Объявления об этом ждали с минуты на минуту. Рассказывали, что американцы предложили много денег за колонну, которую они намерены перевезти за океан.
Молва шла и о том, будто Тьер предлагает выпустить из тюрьмы сто коммунаров, взятых версальца-ми в плен в боях за форт Исси, только бы не взрывали колонну. Шёпотом передавали также, что, испугавшись угроз врагов Коммуны, инженер Абади отказался довести дело до конца, а без него неизвестно, как свалить это огромное сооружение.
В центре площади, вокруг памятника, было особенно оживлённо. В этот день колонна походила на мачту гигантского корабля — так всю её опутали канаты и блоки. На бронзовой обшивке колонны были изображены различные эпизоды наполеоновских походов.
Публика осаждала национальных гвардейцев, сдерживавших напор толпы. Кое-кто прорвался сквозь цепь ограждения и даже забрался на леса, укреплённые вокруг цоколя памятника. Молодой поэт поднялся высоко по лестнице, прислонённой к лесам, и, устремив взгляд на вершину колонны, где стояла статуя Наполеона Бонапарта, прочёл:
О, если б воедино можно было Собрать всю кровь, пролитую тобой!
Она бы эту площадь затопила И с ней чудовище с златою головой!
Толпа шумно зааплодировала поэту, который сумел выразить ненависть народа к тому, чья жажда завоеваний и стремление к господству над миром стоили жизни многим миллионам людей.
Между тем подготовительные работы к свержению колонны наконец закончились. Ещё продолжали подравнивать насыпь из земли, мусора и соломы, на которую собирались повалить памятник. С лесов спускались рабочие, которые специальными пилами для металла сделали надрезы у колонны с двух сторон.