Семьдесят два дня
Шрифт:
— Попросите отца Франсуа, — сказал один из штатских, который выглядел старше своих товарищей.
Когда отец Франсуа подошёл своей крадущейся походкой, пожилой незнакомец кивком головы дал ему понять, что присутствие послушника здесь излишне.
Отец Франсуа отослал Клемана, а сам остановился, выжидая.
— Смирение и милость! — произнёс штатский.
Священник оживился и ответил смиренно:
— Благослови вас бог!
— Отец Франсуа, — продолжал незнакомец, — мы к вам явились по поручению господина Лебеля. Он просит вас и тех двух господ, которые у вас остались, немедленно отправиться на улицу Риволи, двадцать пять. А господин Сатурнель, — незнакомец указал на стоявшего справа от него человека, — будет вас сопровождать. Карета к вашим услугам. Мы же, — незнакомец положил руку на плечо офицера, — останемся здесь вдвоём, чтобы встретить наших людей, когда они начнут собираться.
Священник молча, наклоном головы, подтвердил согласие и отправился за другими заговорщиками.
Когда незнакомцы остались одни, военный рассмеялся.
— Знаете, Анри, — сказал он, — до последней
минуты я опасался, не напутал ли чего-нибудь со страху наш юный разведчик!
— Но теперь вы убедились, что Поль Роже не из трусливых и что благодаря ему в наших руках оказались все нити заговора.
В понедельник утром дети подходили к своей школе на улице Вожирар и в недоумении останавливались у входа. На том месте, где висела примелькавшаяся им вывеска: «Школа монахов ордена святого Августина», они увидели белое полотно с надписью:
ПЕРВАЯ НАРОДНАЯ ШКОЛА.
УЧРЕЖДЕНА В ПАМЯТЬ АНТУАНА КРУАЗЕНА, ПОГИБШЕГО 18 МАРТА 1871 ГОДА В БОРЬБЕ ЗА СЧАСТЬЕ ДЕТЕЙ
Удивление школьников росло с каждой минутой. Их встречал не хмурый, смотревший всегда исподлобья Клеман в тёмной рясе, а молодая женщина в светлом платье, с букетом маргариток в руках. Приветливо улыбаясь, она знакомилась с каждым мальчиком и радушно приглашала войти в класс.
Здесь ребят ждала новая неожиданность. Казалось, они попали в чужое помещение, а не в свой старый, мрачный класс. На учительской кафедре блестел новенький телескоп. Настене, где раньше висело деревянное распятие, теперь красовалась многоцветная карта Франции. Там, где стояло изображение святого Августина, «покровителя» школы, внимание всех привлекала человеческая фигура, сделанная из окрашенного в яркие цвета картона. Когда дёргали за свисавшую из-под картона верёвочку, ребра человека раскрывались, и показывались внутренние органы, сделанные тоже из цветного картона. На подоконниках и прямо на полу, по углам класса, стояли чучела животных и разные другие учебные пособия, которых никогда не видели в своей школе воспитанники отца Франсуа.
Железные решётки с окон были сняты, и солнечный свет свободно проникал во все уголки.
Мальчики шумно бегали по классу, забрасывая друг друга вопросами.
Вдруг один из учеников, Леон Кару, громко спросил:
— А где же Поль Роже?
Наступила тишина, а потом, как будто сговорившись, мальчики хором повторили:
— Где же Поль?
В класс вошла новая учительница, Дезире Дюфор, которая только что встречала школьников у входа.
Дети обступили её, вопросительно заглядывая ей в лицо, и ждали рассказа о судьбе товарища.
Дезире улыбнулась и молча раскрыла окна. Вместе с уличным шзччом в класс ворвались звуки «Марсельезы», которые становились всё слышнее, всё явственнее. Внезапно национальный гимн сменился новой революционной песнью парижских ребят:
Душою чист и ясен я,
Горжусь собою, право!
И знамя ярко-красное
Пришлося мне по нраву!
Оно, как кровь моя, горит,
Что в сердце у меня бежит.
Дезире обернулась к школьникам и поманила их. Мальчики облепили окна, высунулись наружу и замерли от удивления и восхищения. Прямо к окнам шла колонна учеников светской школы с улицы Ренн. Они несли на длинных шестах плакат, на котором было написано:
МЫ НЕ ВЕРИМ БОЛЬШЕ НИ В БОГА, НИ В САТАНУ1 ПУСТЬ СВЯЩЕННИКИ ЗАБРОСЯТ СВОИ РЯСЫ В КРАПИВУ, ЗАСУЧАТ РУКАВА И ЧЕСТНО ВОЗЬМУТСЯ ЗА ПЛУГ И МОТЫГУ1
Впереди всех шёл Поль Роже. Ученики светской школы с улицы Ренн провожали его в школу, из которой его выгнали церковники.
Поравнявшись со школой, Поль приветливо кивнул своим товарищам и бодро затянул:
Я ненавижу злых людей,
Кто бьёт ребят и мучит.
И я всегда для всех детей Товарищ самый лучший.
Мы дружно, весело живём И песни радостно поём!
Вся колонна вторила:
Да здравствует Коммуна!
Ребята,
Да здравствует Коммуна!
Поль продолжал:
Коммуна!.. Слушайте, друзья,
Вот что она такое, —
Хочу сказать об этом я
Всем маленьким героям:
Коммуна значит — братски жить,
А вырастем, тиранов бить.
И снова дружный хор подхватил:
Да здравствует Коммуна!
Ребята,
Да здравствует Коммуна!
Поль подошёл под самое окно и, весело улыбаясь товарищам, запел:
Чтоб нам Республики своей Крепить закон и право,
Нам нужно свергнуть королей С их подлою оравой…
И, как один человек, весь класс повторил вместе со своими гостями:
Да здравствует Коммуна!
Ребята,
Да здравствует Коммуна!
ВАНДОМСКАЯ КОЛОННА
Прошло два месяца с тех пор, как в Париже была провозглашена Коммуна и хозяевами города стали рабочие.
Лето бурно вступало в свои права. Лучи майского солнца не скупясь золотили мостовые и тротуары. Бело-розовые цветы каштанов начали тускнеть и уже не выглядели так нарядно среди длинных листьев с вырезными краями.
Много перемен в жизни французской столицы Произошло со дня 18 марта.
По-иному сложилась при Коммуне и жизнь Поля Роже. Он опять работал накладчиком в типографии, в той самой, порог которой впервые переступил пять лет назад. Но по-иному выглядела теперь типография. Когда Поль пришёл сюда в начале апреля, он не нашёл у входа прежней вывески:
Жак Пере ТИПОГРАФИЯ
На том месте, где она прежде висела, Поль увидел другую:
ПЕРВАЯ РАБОЧАЯ ТИПОГРАФИЯ «ЗАРЯ СВОБОДЫ»
Жаку Пере не понравились порядки Коммуны. Не по вкусу пришёлся ему новый закон, устанавливающий равные права для всех граждан. Но больше всего возненавидел Пере Коммуну за то, что она сократила долгий рабочий день и увеличила плату за труд. Уложил Пере в чемодан деньги, драгоценности и перебрался с семьёй в Версаль. Здесь укрылись прежние министры во главе с Адольфом Тьером, изменившие родине.
Враги рабочего класса готовили здесь большую армию для разгрома революционного Парижа. Прусское правительство помогало им и предоставило в распоряжение Тьера сто тысяч французов, которые были в плену после окончания франко-прусской войны.
Теперь версальские войска безуспешно пытались прорваться в революционный Париж, отрезанный от всей остальной Франции.
Вот уже шестую неделю гул орудий не прекращался ни днём, ни ночью.
Париж мужественно сопротивлялся. Коммунары поклялись умереть, но не пропустить врага в Париж. «Коммуна или смерть!» — написали защитники Парижа на своих знамёнах.